Затем мы прошли по длинной узкой улице, ведущей в предместья, а дальше путь наш лежал через поросший травою луг к живописной тропе, ведущей в девственный лес. На длинной улице жил более бедный народ. Дома были одноэтажные, какие-то покосившиеся и убогие. В окнах не было стекол, их заменяли выступающие решетчатые переплеты. Немощеные улицы покрывал слой песка в несколько дюймов толщиной. Жители, собравшись группами, прохлаждались на воздухе у порога своих жилищ; здесь были люди всех оттенков кожи — европейцы, негры, индейцы, но чаще всего на них лежал отпечаток какого-то неопределенного смешения всех трех рас. Среди них встречались красивые женщины, неряшливо одетые, босые или обутые в спадающие с ног туфли, но с богатыми серьгами в ушах и нитками очень крупных золотых бус вокруг шеи. У них были выразительные черные глаза и замечательно пышные волосы. Мне показалось, что женщины эти, так удивительно сочетавшие в себе убожество, роскошь и красоту, особенно гармонировали с остальной картиной — столь разительное впечатление производило это сочетание богатства природы и нищеты человека. Дома по большей части обветшали, повсюду виднелись следы праздности и небрежения. Деревянные ограды вокруг заросших сорняками садов были раскиданы, сломаны; через бреши свободно бродили туда и обратно свиньи, козы и тощая домашняя птица.
Но над всей этой разрухой, возмещая все изъяны, царила могучая красота растительности. Повсюду — среди жилищ, среди ароматных апельсинных, лимонных и многих других тропических плодовых деревьев темнели массивные вершины тенистых манговых деревьев; одни из них цвели, другие были отягощены плодами, созревшими или еще созревающими. Там и сям над более раскидистыми и темными деревьями высились, точно колонны, гладкие стволы пальм, унося вверх великолепные кроны с красиво вырезанными листьями. Среди пальм особенно выделялась стройная асаи, растущая группами по четыре-пять деревьев; очертания её гладкого, слегка искривленного ствола, достигающего 20-30 футов в вышину и заканчивающегося верхушкой из перистых листьев, полны непередаваемой легкости и изящества. К веткам деревьев, более высоких и обычных на вид, прилепились пучки паразитов со странной формы листьями. Тонкие деревянистые лианы спускались гирляндами с ветвей или висели, точно канаты или ленты, а роскошные лазящие растения одевали в равной мере древесные стволы, крыши и стены или перебрасывались через изгороди своей пышной, изобильной листвой. Великолепный банан (Musa paradisiaca), придающий, как мне всегда приходилось читать, такую прелесть тропической растительности, разросся здесь со всей пышностью: его блестящие бархатисто-зеленые листья в 12 футов длиной склонялись над крышами веранд позади каждого дома. Форма листьев, оттенки зеленого цвета, играющие при легком колыхании под ветром, и особенно контраст, который составляет банан своим цветом и формой с более сумрачными красками и округленными очертаниями других деревьев, — всего сказанного, пожалуй, достаточно, чтобы объяснить прелесть этого благородного дерева. Своеобразные растительные формы привлекали наше внимание почти на каждом шагу. Среди них было несколько различных Bromelia, или ананасовых, с длинными жесткими мечевидными листьями, у некоторых видов зазубренными по краям. Здесь росло также хлебное дерево, правда ввезенное, замечательное своими крупными блестящими темно-зелеными дланевидными листьями и интересной историей [2]. Множество других, деревьев и растений, отличавшихся своеобразием листьев, стеблей или манерой расти, встречались на опушках зарослей, вдоль которых шла наша дорога; все они привлекали внимание новичков, которые на своей последней загородной прогулке, к тому же совсем недавней, бродили слякотным апрельским утром по унылым дербиширским болотам [3].
Мы еще продолжали гулять, когда наступили короткие сумерки и из окружающей зелени стали доноситься звуки, испускаемые разнообразными живыми существами. Жужжание цикад, пронзительный стрекот бесчисленных и разнообразных полевых сверчков и кузнечиков, каждый из видов которых издавал свою особую ноту, жалобный крик древесных лягушек — все смешивалось в один беспрерывный звенящийгул, звонкое выражение плодоносного изобилия Природы, На-болотистых местах с наступлением ночи к хору примкнули многочисленные виды лягушек и жаб; их кваканье, гораздо более громкое, чем все то, что я слышал в этом роде до сих пор, присоединяясь к остальному гомону, порождало почти оглушающий шум. Это кипение жизни, как я узнал впоследствии, никогда не прекращается — ни днем, ни ночью; с течением времени я, как и другие здешние поселенцы, привык к нему. Впрочем, это одна из тех особенностей тропических стран или по крайней мере Бразилии, которые всего сильнее, кажется, поражают чужестранца. После моего возвращения в Англию мертвая тишина летних дней в деревне показалась мне столь же странной, как звенящий гул при моем первом прибытии в Пара. Мы нанесли наш визит и вернулись в город. В воздухе вокруг темных рощ и даже на людных улицах летало множество светляков. Мы улеглись в гамаки: довольные тем, что успели повидать, и полные предвкушения изобилия естественных объектов, для изучения которых мы явились сюда.
Читать дальше