Роальд Потапов - Неведомый Памир

Несмотря на ранний выезд, мы не были первыми. На тракте царило оживление. Повсюду пылили машины. Одни обгоняли нас, радостно и громко сигналя, других обгоняли мы. Скоро, однако, обгоны прекратились. Моторы завыли на повышенных оборотах. Дорога заметно полезла вверх. Но все же подъем был постепенный, и когда мы оказались на вершине первого перевала («Чийирчик», — буркнул Коля), то вид, открывшийся по другую сторону, был, по меньшей мере, неожидан. Склоны гор резко падали вниз, и дорога вилась по ним замысловатыми серпантинами. Белые полосы дороги напоминали гигантские ступени, выбитые в зеленеющих крутых склонах. Нередко дорогу окружали то с одной, то с другой стороны большие обрывы какой-то породы красного цвета. Это сочетание красного, зеленого и белого было очень живописно. Да и сам перевал, особенно с южной стороны, выглядел красиво.

Уже потом я узнал, что Чийирчик означает в переводе розовый скворец. Сейчас, ранней весной, я нигде не видел и признаков этих птиц. Но однажды мне пришлось пересекать Чийирчик в середине лета, когда даже здесь, на вершине перевала, было жарко. Пышные зеленые луга колыхались под слабым ветерком, и всюду, куда ни погляди, суетились десятки и сотни крупных красивых птиц. Бледно-розовые, с ярко-черными крыльями и хохолком, они стремительно пересекали дорогу перед самой машиной, группами и в одиночку перелетая от цветущих лугов, где было множество всяких кузнечиков, к беловато-красным скалам, в бесчисленных щелях которых располагались их гнезда.

Наши машины стремительно спускались вниз, переваливая с серпантина на серпантин. Мы вторгались в царство гор. Непрерывно визжали тормоза, взлетали вверх облака пыли, гудели клаксоны. После каждого разгона и резкого торможения на поворотах я поначалу инстинктивно поджимался, упираясь ногами в пол кабины. На крутых, до трехсот сорока градусов, поворотах с одного серпантина на другой опасность столкнуться со встречной машиной была вполне реальной. Как мне охотно поведал Коля и в чем я потом сам смог убедиться, столкновения на Чийирчике — не редкость.

Но вот спуск кончился. Мы быстро покатили по все еще идущей вниз дороге в какое-то крутое ущелье. Зеленые склоны, ощетинившиеся серыми зубьями скал, круто вздымались от дороги вверх, уходя в поднебесье. От этой крутизны и высоты в душу закрадывался почтительный холодок.

Вдруг горы раздвинулись, отступили — и машины выехали в довольно широкую долину. На берегу бурной речки раскинулся обширный поселок, утопающий в зелени.

— Гульча, — сказал Коля.

Название было мне знакомо. Я знал о трагедии этого поселка, захваченного и разграбленного в 1932 году басмачами.

Сейчас в этом мирном цветущем поселке ничто не напоминало о трагическом прошлом. У придорожной чайханы приткнулись к стенкам, как кони у привязи, с десяток тяжело груженных пятитонок. Подъезжавшие шоферы как бы нехотя вылезали из кабин, не торопясь осматривали баллоны, груз, снимали подвешенные на задних стенках кабин неизменные кошелки с домашней снедью, собранной в дорогу заботливыми домочадцами. Хлеб, масло, помидоры, яйца, сало…

Эти всегда так одинаково тщательно собранные кошелки уже тогда привлекли мое внимание. Только познакомившись как следует с трактом, я понял, сколько неожиданностей подстерегает здесь водителей, как легко вдруг засесть на далекой безлюдной дороге, за сотню километров от ближайшей мастерской или столовой.

Стала понятна и эта расхлябанная, косолапая походка старых памирских водителей, совершенно расслабляющихся на коротких остановках. Адская тряска сотен километров дороги, многочасовая вибрация баранки в руках, длительное нервное напряжение на бесконечных подъемах и спусках, постоянное беспокойство за тормоза, баллоны, двигатель — все это утомляет донельзя.

Леонид с Сашей Деруновым уже сидели в чайхане на помосте, по-местному поджав под себя ноги, и ели из мисок дымящийся лагман — густой узбекский суп.

— Какое мясо? — деловито осведомился Коля. — Баранина?

— Го-го-го! — загрохотал вдруг в раздаточном окошке здоровенный повар-узбек. — Ничиво, мяса хароши, вкусни!

Скоро и мы с аппетитом уплетали какое-то мясо.

— Что же, — решил высказаться я, — мясо неплохое. Люблю баранину!

Саша Дерунов фыркнул в кулак, Леонид ядовито улыбнулся, и только Коля простодушно уставился на меня.

— Ты что, обалдел? Какая же это баранина? Слышал, что чайханщик сказал? «Ого-го-го!» — И Коля заржал по-жеребячьи.