Ян Линдблад - В краю гоацинов

Ритуал петушков каждый день один и тот же.

Около восьми часов утра, когда лучи утреннего солнца дотягиваются до скал и переливаются на трепещущих листьях в птичьем танцзале, можно услышать свистящий шорох крыльев и сразу затем громкое, многократное «кавао». Первый самец дает знать, что он прибыл на место и готов уделить внимание как соперникам, так и благосклонно расположенным самкам. Словом, звучит сигнал сбора.

Один за другим слетаются к токовищу другие самцы. Первый приветствует их, щелкая клювом, — словно ломается сухой сучок. Похоже, этот звук служит «паролем» у половозрелых самцов.

Самка щелкает так лишь в том случае, если ее потревожат на гнезде, причем она не трогается с места. А у самцов щелканье сопровождается серией молниеносных движений, которые кинолента позволяет различить. Образуемый хохлатой головой круг движется слева направо, затем спускается к самым ногам, одновременно смыкается клюв; на все это уходит полсекунды. Щелканье клюва в мире птиц — демонстрация готовности дать отпор: «Я начеку, без боя не отступлю!»

Снова и снова щелкая клювом, самцы этап за этапом приближаются к своим площадкам. Садятся на тонкие прутья, раз–другой взлетают повыше, опять спускаются вниз. Вот один опустился на корень в нескольких сантиметрах над площадкой и щелкает. Сильно взмахивает крыльями, так что листья разлетаются в стороны, и замирает в своеобразном положении — будто самка, которая приготовилась лечь на яйца. При этом «балетные пачки» расправлены. Однако хвост не задирается кверху, как у глухаря или тетерева, напротив, он подогнут, почти как у дятла. На самой площадке все агрессивные действия прекращаются, здесь петушок не щелкает клювом. Казалось бы, углубленная площадка, центр активности самца, — желанный объект, за который не грех и подраться, но это не так. Поединки никогда не происходят на площадках, только на прутьях, да и то речь идет о ложных боях, самцы не касаются друг друга и не теряют ни пушинки. Сколько я ни рыскал по токовищам (обещал семилетнему сыну прислать перо «золотого петушка»!), ни одной пушинки не нашел, только два — три маховых пера. Словом, в отличие от глухарей и тетеревов у скальных петушков до потасовок дело не доходит.

Проверив свои площадки, самцы занимают места на прутьях, где и сидят без движения по полчаса кряду. Хвост подогнут, но не касается прута; иначе говоря, он не служит для опоры, как у дятла. Неуловимый ветерок колышет длинный наряд, пачки расправлены, птица красуется — и по праву, она чудо как хороша!

Два дня подряд среди половозрелых оранжево–красных петушков появлялся молодой самец, почти совсем коричневый, лишь несколько пушинок обрели апельсиновый цвет. Я ждал, что ему зададут трепку: если молодой тетерев осмелится выйти на токовище, его гонят прочь весьма грубо. Здесь молодого встречали щелканьем, но он не отвечал. Очевидно, эта черта поведения появляется только у половозрелых особей. Все взрослые кругом щелкали клювами — и никто не нападал на молодого, даже когда он приблизился на метр к одной из площадок, над которой в кустах сидел «хозяин». Взрослый петушок обязан отвечать на щелканье, самка — двигаться особым образом, а поведение недоросля не вызывало реакции отпора, самцы относились к нему безучастно, все было тихо–мирно. Я мог спокойно поразмыслить о некоторых деталях.

Два вида скальных петушков теперь выделены в особое семейство, а раньше их относили к котинговым. Название, которое дал этой птице Роберт Шомбургк — «скальный манакин», — было вполне оправдано. Сходство с некоторыми манакинами несомненно, оно включает и особый шелест крыльев, и пристрастие к вертикальным прутьям, и громкое щелканье клювом. Токование черно–белого манакина очень напоминает брачные игры «золотых петушков». Его крылья «жужжат» в полете, самцы манакина устраивают одиночные танцы среди кустов, плавно семеня туда и обратно. Наконец, самец черно–белого манакина щелкает клювом так громко, что на Тринидаде его называют французским словом «касс–нуазетт» («щелкунчик»). Так что скальный петушок, пожалуй, ближе к манакинам, чем к котингам, чьи брачные игры сильно отличаются от тока двух первых.

Название «скальный петушок» дезориентирует так же, как и придуманное мной наименование «золотой петушок». В обоих случаях у человека невольно возникает параллель с куриными. Хорошее название придумал ответственный секретарь газеты «Экспрессен» Ларе Персон, когда редакция решила дать цветную фотографию птицы в воскресном приложении: «Ну, как получилась твоя апельсиновая ворона?» Скальный петушок и впрямь ближе к врановым, чем к куриным, а одну из котинг называют красношейной плодоядной вороной.