Египтянин, ведущий нашу моторную лодку, медленно обходил риф по дуге, внимательно вглядываясь в воду. Через некоторое время он, ссылаясь на многолетний опыт, уверенно сообщил, что дельфинов сегодня здесь нет, и предложил возвращаться. Но нам на самом деле нужны были дельфины. Мы попросили его выключить двигатель и передохнуть. Пока он неторопливо пил свой кофе из термоса, мы…
Если честно, мы тогда не очень хорошо понимали, что делаем. Потом мы смогли как-то разобраться в этом и ниже попробуем описать этот опыт. Но тогда мы просто решили, что будем звать дельфинов. Внешне это выглядело, вероятно, забавно: перегнувшись через пухлые надувные борта так, чтобы руки оказались в воде, мы молча застыли в странных позах, глядя на воду.
Так прошло минут пятнадцать, после чего нам стало вдруг очень спокойно. Переглянувшись, мы встали, застегнули друг другу гидрокостюмы и стали неторопливо и тщательно надевать ласты и маски. Разглядывавший нас с равнодушным недоверием египтянин внезапно поднялся на ноги, всматриваясь в море.
Туда, где над водой были видны плавники нескольких десятков приближающихся дельфинов.
Двенадцать дней, и только один из них – без дельфинов. В тот день волны и ветер были такими, что Рос (хозяин базы) отказался выпустить в море лодку. Он теперь иначе относился к нам: ждал на берегу, когда мы вернемся, и не уставал повторять, что такого здесь не было ни разу: дельфины – каждый день…
Мы почти не умели плавать, мы не понимали, что происходит, мы возвращались абсолютно переполненными произошедшим, хотя и совершенно вымотанными от непривычных физических нагрузок и до костей продрогшими, вечером мы не могли пошевелить ни ногой, ни рукой, но на рассвете – необъяснимо – вставали полностью отдохнувшими, выходили в море, через час пути по наитию делали что-то, соединявшее в каком-то таинственном пространстве нас и дельфинов, а потом они приходили.
Впрочем, к концу первой недели они уже были там, когда мы появлялись, и ждали нас, а когда наступало время возвращаться, потому что во второй половине дня поднимались волны, они провожали нас.
Мы почти ничего не фотографировали: мы еще не умели, а главное – нам было не до этого. Мы погружались в воду и, оказавшись среди дельфинов, испытывали фантастическую смесь захватывающего восторга и совершенного спокойствия.
Мы поняли, что имели в виду те из друзей, кто, ссылаясь на свой, пусть и минимальный опыт, говорили, что встреча с дельфинами будто бы «включает» нас, что жизнь после такой встречи, какой бы она ни была раньше, начинает делиться на «до» и «после».
Внутри взрывалось и заполняло нас солнце. Мы ничего не могли интерпретировать в привычных терминах. Как любой, кто только что прошел инициацию.
В самолете, возвращавшем нас в Европу, вдруг стало не по себе от этой беспомощной неспособности что-то понять в только что пережитом и от осознания того, что вся наша («картезианская») цивилизация основана на культе Homo Sapiens – Человека Разумного.
Как корабль назови, так он и поплывет. Где-то за бортом нашего корабля барахтается, все еще пытаясь не отстать, сброшенный с него Человек Неразумный – фантазирующий, чувствующий, дурачащийся, интуитивный, духовный, мистический, эмоциональный, непредсказуемый, нелогичный, влюбленный, парадоксальный… За бортом – Человек.
С тем, что от него осталось, мы создали цивилизацию, где мерилом успешной жизни стало материальное, а не духовное мастерство. Когда-то у нас были совсем другие мастера Как так получилось?
В генетике существует понятие «эффекта бутылочного горлышка». Если в результате действия сил, не связанных с естественным отбором (например, неожиданная активизация хищников), происходит устранение большого числа случайно выбранных («попавшихся») индивидуумов, в оставшейся популяции будут доминировать гены, характерные для выживших особей, а не для всей исходной популяции. При этом резко сократится количество генетических вариантов – снизится разнообразие индивидуумов.
Это при «случайном» истреблении. А если оно – направленное, сфокусированное на одном из критериев, в основе которого именно определенное сочетание генов?
Читать дальше