Юрий Куклачев - Мои друзья - кошки

Прежде всего нужно было приучить Кутьку к свету, музыке, аплодисментам. Я начал с того, что включал в комнате, где находился кот, магнитофон, часто хлопал в ладоши. А затем смастерил миниатюрный домик. Туда я сажал Кутьку и во время представления относил в оркестр. Дирижёр часто подшучивал надо мною. "Слушай, твой кот очень музыкальный, - говорил он. - Кричит как раз в той тональности, в которой мы играем".

Рис. 11

Со временем Кутька, наверное, понял, что перекричать оркестр ему не удастся. Он стал спокойно переносить даже барабанную дробь, от которой у него ещё недавно дыбом становилась шерсть.

Затем настало время приучать Кутьку к манежу. Я часто выходил к кулисам во время представления и, держа его на поводке, словно собачку, показывал зрительный зал. В первые дни Кутька при взрыве аплодисментов зрителей пытался убежать, но вскоре привык и к ним.

Шли дни, месяцы. Постепенно кот понял, что яркий свет, весёлая музыка, громкие аплодисменты не грозят ему никакой бедой. К тому же каждый раз, когда он спокойно слушал музыку или аплодисменты, наградой ему становился лакомый кусочек. И вот настал день, когда Кутька впервые должен был появиться на манеже.

Это было детское представление, и к нему мы готовились особенно тщательно. Кутьке предстояла несложная работа: я выходил, держа в руках большую конфету, и мой партнёр спрашивал: "Юра, что это за конфета?" Я просил, чтобы он угадал. Партнёр называл несколько сортов, но я отвечал ему: "Ты угадал неправильно. Это конфета - ирис "Кис-кис". С этими словами я открывал верхнюю крышку "конфеты", и из неё выпрыгивал спрятанный там Кутька.

В день представления перед выходом на манеж я, как мог, старался ублажить своего четвероногого друга. Наконец мы вышли. Кутька, притихший, сидел в "конфете". Но вот я произнёс положенные слова, открыл крышку и... Кутька как ни в чём не бывало мирно спал в коробке, свернувшись калачиком.

Рис. 12

Пришлось вытряхнуть его. Он прошёлся по манежу, не обращая внимания на аплодисменты, а затем, выгнув хвост трубой, вдруг легко перепрыгнул через барьер и побежал в зрительный зал. Я кинулся за ним. Сколько было смеху, пока я ловил кота между рядов! Кутька прятался под кресла, бегал по ступенькам, и вместе со мной его ловили все ребята. Наконец беглец был пойман, и я под громовые аплодисменты ушёл за кулисы.

Я не мог сердиться на Кутьку. Пусть он сделал всё не так, как было задумано. Но ведь кот очень понравился маленьким зрителям. И это было самое главное.

А потом потянулись наши цирковые будни. Постепенно Кутька привык появляться в манеже и уже не убегал с него. Он легко проделывал все трюки, и вскоре в городе, где мы выступали, о нём пошла слава. Пришла посмотреть на дрессированного кота и моя домашняя соседка. После представления она сказала:

- До чего же Кутька молодец! Может быть, Юра, он вернётся домой? Пусть теперь что хочет, то и делает.

Но мы с Кутькой не согласились. Он продолжал жить в гримёрной и каждый день выступал перед зрителями. А я, окрылённый успехом своего партнёра, старался всё больше и больше усложнять его трюки. Вскоре нас пригласили выступить в Москве. Вот тут-то и появилась.

Как-то после представления я зашёл в комнату отдыха и застал там плачущую семилетнюю Танечку - дочку наших артистов. Забившись в уголок, она всхлипывала, размазывая по щекам слёзы.

- Это что за рёва-корова? - спросил я. - Что за слёзы в солнечный день?

- Стре-е-лку жалко! - плача, ответила Таня.

- Какую такую Стрелку?

- Кошку нашу. Мы на гастроли за границу едем, а Стрелку мама брать не разрешает. И оставить её не с кем.

- Ну, этому горю мы поможем, - сказал я, а сам подумал: "Пусть Танина кошка составит компанию Кутьке. А вдруг и из неё выйдет артистка!"

- Вот что, Танюша, хочешь, чтобы Стрелка выступала на манеже?

Девочка перестала плакать и посмотрела на меня:

- Ой, правда, дядя Юра? Как Кутька ваш?

- Конечно. Неси-ка её сюда. Пусть у меня остаётся, будем её воспитывать.

Так Стрелка стала ещё одной жительницей моей гримёрной. Это была очаровательная кошка безукоризненно белой расцветки. Шерсть её была настолько пушиста и обильна, что из неё торчал только маленький носик розового цвета да светились сероватые с голубовато-зелёным отливом глаза.