Василий Песков - Полное собрание сочинений. Том 23. Лесные жители

Сами раки питаются всем, что могут схватить клешнями, – мелкими лягушками, головастиками, улитками, личинками насекомых, не брезгуют и даже охотно поглощают всякую мертвечину. На ее запах они и забредают в ловушки.

Держатся раки излюбленных мест, днем прячутся в норках, хватая, однако, все, что движется мимо, а ночью «прогуливаются», продолжая уже активно охотиться. Пойманные раки «шепчутся» – трутся в мешке или в ведерке жесткими своими доспехами.

Раки живучи. Дышат в воде пучками волокон под панцирем, и, если раков смочить, помещая в мокрый мох, сохранить живыми их удается несколько дней.

В случае особо неблагоприятных условий есть у раков «резервное дыханье» – кислородом организм обеспечивается разложением припасенного в мышцах вещества гликогена. Это и позволяет перевозить раков охлажденными на дальние расстояния.

Кто ел раков, знает: в полости под хитином хранят они плоские аккуратные камешки (гастролиты), похожие на маленькие жернова. Это запас вещества, из которого при линьке вырастают защитные их одежды.

Размеры раков невелики. С ладонь взрослого человека рак считается крупным. А в южных водах попадались ранее «лапти» сантиметров под тридцать в длину. Сейчас бесконтрольный вылов не дает ракам и в южных водах достигнуть впечатляющих величин.

«Рак – не еда, баловство», – говорил в нашем селе старик-рыболов по прозвищу Селявка. И в самом деле съедобного вещества в раке мало, но оно вкусное, и в России это лакомство всегда соседствовало с пивом – ведро раков компания из трех-четырех человек опорожняла за полчаса.

Любят раков везде, но особое к ним отношенье у гурманов-французов. В XIX веке Россия поставляла на внешний рынок более тридцати миллионов раков. Деликатная эта продукция требовала особой транспортировки – раки потребителям доставлялись только живыми. «Во время закладки в котел раки должны шевелиться», – говорят повара. Раком, сваренным мертвым, можно отравиться, что и случилось со мной в Сомали – после надоевшего спагетти я с аппетитом съел в ресторане морского рака лангуста, а он перед варевом, возможно, целые сутки уже не шевелился. При африканской жаре этого было довольно, чтобы лакомство превратилось в еду опасную. Отравление было столь сильным, что я лежал в постели, не способный даже рукой шевельнуть. Вот почему повара во Франции, получив экзотическую продукцию, сразу смотрят: шевелится или не шевелится? Есть на этот счет даже байка, похожая на правду. Из парижского ресторана в Ростов пришел факс: «Раки мертвые». В ответ пошло сообщение: «Они не мертвые, они уснули». Реакция Парижа была такой: «Но они ж не проснулись».

Спрос на раков поныне везде велик. Но, пораженные повальной болезнью в середине прошлого века, они только теперь понемногу начали возрождаться.

Часто раков варят прямо у речки, где пойманы, но если их где-нибудь продают, смотрите внимательно: шевелятся или не шевелятся. И вареного рака легко определить, каким был он сварен. Если шептала загнуты крючком, значит, раки в руках у повара были живыми, а если же «рачий хвост» выпрямлен, значит, раки варились уже «уснувшими», и эта еда опасна – неизвестно, когда уснули: сегодня или позавчера.

Вот такое оно существо, пресноводный рак, – древнейший житель планеты. У него много родни (две тысячи разных видов) – морские омары (огромная копия раков пресной воды), лангусты, многочисленные крабы, креветки. Все они пришли из времен, когда человека на земле еще не было.

• Фото автора. 31 июля 2008 г.

В мещерских лесах у лесничества Курша увидели мы братскую могилу. Война в эти места не дошла. Отчего погибло так много людей? Стали расспрашивать и узнали трагедию, о которой следует рассказать.

В мещерском болотистом крае на возвышеньях стоят сухие боры. Безлюдны и молчаливы эти леса. Деревья тут умирают стоя. Кора опадает, и старые сосны стоят нагими. От этого лес кажется мрачным. Кажется, что человек тут никогда не ходил. Только синицы, кукушки, голуби клинтухи и черные дятлы владеют лесом.

Вода встречается то и дело. Временами опасаешься сбиться с пути, обходя колдобины одну за другой. Иногда ноги уходят в податливый мох, и только там, под зеленой периной, чувствуешь воду. Но чуть возвышенность – и опять сушь. Под соснами – мох, в сырую погоду мягкий, как губка, и ломкий, сухой, как порох, в недождливое время. В сухую пору упадет одна искра, и лес этот вспыхнет, как факел.