Борис Воробьев - Весьёгонская волчица

Весь вечер Егор думал об услышанном. Лесная тайна так и осталась тайной, но, как живой, вставал перед глазами прадед Тимофей, и всё сходилось к тому, что это его неприбранные кости лежат на глухой поляне, – и лядунка впору пришлась, и прадед-то, оказывается, богатырь был. А скелет-то вон какой! Тимофей это, и никто больше. И нечего ходить в милицию. А вот похоронить прадеда нужно.

Так Егор и сделал. На другой день сказал Гошке, чтобы тот денёк покрутился без него, а сам, взяв лопату и топор, ушёл в лес. Вырыл под старой берёзой могилу и осторожно переложил туда кости. Закидал землёй, утрамбовал как следует, а сверху насыпал холмик и обложил его дёрном. Крест какой-никакой сделал, поставил в изголовье и к нему прислонил лядунку – пусть лежит. Посидел у могилы, покурил. Спи, прадед Тимофей, сказал. Любил ты лес, в нём и смерть принял, и будет тебе в нём хорошо и спокойно. Спи.

Нет, Егор не ошибался, когда говорил себе, что председатель вряд ли забудет о своём обещании истребить волчью стаю – только-только проводили Николу зимнего, как всё подтвердилось.

В это день Егор ходил проведать мать и, возвращаясь от неё, встретил на улице Семёна Баскакова. Бригадир охотников с озабоченным видом куда-то торопился, но, увидев Егора, свернул к нему.

– Здорово, Егор!

– Здорово! – ответил Егор. – Куда намылился?

– Да вот своих обхожу, облаву собираемся делать.

– Какую облаву? – спросил Егор, хотя сразу догадался, о чём идёт речь.

– Обыкновенную, на волков. Председатель вчера заходил, сказал, чтоб готовились. Вот и бегаю.

Семён похлопал себя по карманам и досадливо сплюнул.

– Тьфу, чёрт! Папиросы дома забыл. У тебя не найдётся?

– Махорка, – сказал Егор.

– Леший с нем, давай.

И пока Семён сворачивал цигарку, Егор про себя прикидывал, что будет дальше. Он знал, что Семён, после того как Егор ушёл из бригады, обиделся на него, но, поскольку бригадир был человек отходчивый, отношения у них скоро наладились и стали прежними, и Егор догадывался, что сейчас Семён начнёт агитировать его на облаву. Не зря ведь свернул, увидев, и закурить не зря попросил – свои-то папиросы наверняка в кармане. Всё так и вышло. Затянувшись, Семён похвалил махорку, заметив при этом, что Егор, наверное, подсыпает в неё самосад, а потом сказал:

– Ружьишком не хочешь побаловаться? А то давай с нами?

Ишь ты, подумал Егор, ружьишком побаловаться! Сказал бы уж прямо: помоги Егор, сам знаешь, облава – это тебе не фунт изюма, пока стаю обложишь, семь потов сойдёт. А у меня-то мужики не молодые, с ними и до весны проканителишься.

Что правда, то правда, охотники у Семёна были никудышные. По дичи ещё куда ни шло, а за волками – тут и силу надо иметь, и дыхание. А главное – знать волков-то. Без этого как ты их обложишь? Ну, допустим, обрежешь круг, а в нём, оказывается, пусто. А почему? Да потому, что круто обрезал, слишком близко подошёл к лёжке, вот и спугнул. А широко взять – тоже не сахар. Чем шире круг, тем больше людей надо, иначе нельзя. Иначе расставишь стрелков по номерам, а между ними такие прорехи, что в них не то что волк – медведь пролезет.

– Ну так как? – спросил Семён.

– Нет, – сказал Егор. – Не пойду. Я своё отохотился.

– Да брось ты! Неужто не надоело у Гошки молотком махать? А я, между нами говоря, надежду на тебя имел. Думал, согласишься по старой памяти.

– Нет, Семён, не проси. В другой раз помог бы, а нынче нет.

– Ну как знаешь. Обойдёмся и без тебя. Я, если хочешь, стаю-то уже подсмотрел.

– Это где же? – спросил Егор, надеясь, что Семён укажет ему совсем не то место, о котором он думает.

– А на болоте. Ничего стая-то. Волков пять, не мене. Наследили столько, что и не разберёшься. Ничего, до всех доберёмся, никуда не уйдут.

Всё было правильно, стая была его, и теперь, когда над ней нависла опасность уничтожения, Егору оставалось надеяться лишь на ум и сметку волчицы. Уж кто-кто, а эта битая-перебитая как-нибудь да вывернется, думал он.

В деревне только и разговоров было, что об облаве. Раньше об этом никто и не думал, охотятся охотники, и пусть себе охотятся, а теперь все как сговорились, передавая из дома в дом слухи о приготовлениях.

В чём тут причина – над этим не надо было ломать голову. Летняя потрава взбудоражила всю деревню. Четырнадцать овец зараз – такого не помнили даже старики, и сейчас все горели только одним желанием – чтобы охотники не упустили стаю. Многие вызывались идти в загонщики, а те, у кого были ружья, готовились стать стрелками.