Эрнест Сетон-Томпсон - Моя жизнь (Художник В. Садков)

— Отправь их в Брендон.

— Как же это сделать?

Брендон лежал на расстоянии тридцати миль. Я недоумевая, посмотрел на санки.

Часка отрицательно покачал головой. Он показал на железную дорогу и, чтобы было понятнее, произнес:

— Паф-паф!

Так он поступил с двумя оленями, которых убил раньше. Он продал их торговой фирме Гудзон-Бэй и Ко и на вырученные пятнадцать долларов купил себе достаточно продуктов, чтобы уйти на Оленью гору.

Уже тогда, когда мы были друзьями с Чаской, я как-то раз отправился один на охоту. Подымаясь на холм, покрытый свежим снегом, я заметил оленьи следы, которые вели к лесу, на восток.

«По какому следу идти?» — задумался я. Вдруг до меня донесся звук, который отвлек мое внимание, мне показалось, что олень чешется рогами о ветку дерева. Я стал подкрадываться тихонько, осторожно…

Молодое деревцо покачивалось из стороны в сторону, а внизу, скрытый в густых зарослях, шевелился, как мне показалось, какой-то большой зверь.

— Ага, теперь ты не уйдешь от меня!

Я прицелился и уже готов был выстрелить, когда вдруг заметил красную повязку и черные, как смоль, волосы индейца. Ружье выпало у меня из рук, и я закричал:

— Часка!

Мой индеец был тут как тут. Оказывается, он срезал свой кинни-киник.

— Часка, — прошептал я, еще не в силах прийти в себя от волнения, — я чуть не убил тебя. Я думал, что это олень чешется рогами о дерево.

Часка улыбнулся, показал пальцем на красную повязку, которая обхватывала его голову поверх ушей, и сказал:

— Мы все это носим. Теперь ты понимаешь, для чего?…

Мы встретились с Чаской в последний раз на почте в Кербери. Со мной были мои старые друзья Гарри Перлей и доктор Гильберт. Часка завоевал и их симпатию.

Меня часто спрашивают, существуют ли и существовали ли индейцы, описанные в произведениях Фенимора Купера. И я отвечаю: «Да, они существовали и существуют, и Часка один из них». Я рад, что имел возможность назвать его именем чудесное озеро, с которым у меня связано столько дорогих воспоминаний.

Днем мои друзья отправились домой, я же охотился до наступления сумерек, а потом пешком пошел домой. Назавтра я бродил весь день один. На следующий день мы отправились на охоту с Джимом Дуфом, кажется, единственным из моих товарищей, который обладал настойчивостью. Хоть бы один олень попался нам на глаза за весь день! В довершение всех неудач я отморозил себе обе ноги. На двенадцатый день, не обращая внимания на больные ноги, я снова отправился на охоту, на этот раз один. Спугнул трех оленей и тщетно преследовал их на протяжении пятнадцати миль. На следующий день я выехал вместе с братом. Мы отправились на то место, где накануне я прекратил преследование. Часа два мы шли по следам и наконец увидели двух оленей. В погоне за ними мы прошли еще пять миль. Брату надоела эта игра. Мы отправились в лагерь обедать, после чего брат уехал домой. Я же вернулся назад и продолжал идти по следам.

Под вечер я осторожно выглянул из-за холма и мельком увидел, как мне показалось, оленя, лежащего в кустах. Я всматривался несколько минут и заметил легкое движение уха. Тогда у меня не осталось сомнений. Нас разделяло расстояние около ста пятидесяти ярдов. Я вскинул ружье. Но увы! Как непослушно было оно в ту минуту!

«Руки дрожат, все равно ничего не выйдет», — с досадой подумал я и опустил свое ружье.

Через несколько минут, овладев собой, я выстрелил.

Олень вскочил на ноги и стал озираться кругом. Еще и еще раз спустил я курок. А когда олень пустился бежать, я сгоряча выстрелил еще раз. Но все было напрасно. Моя первая пуля просвистела над головой оленя. Вторая попала как в середину его подстилки. Третья и четвертая пролетели неизвестно куда. Если бы мой второй выстрел был первым, я был бы с добычей. Но этого не случилось. Олень грациозно помчался от меня, а я бежал по его следам на протяжении десяти миль.

Второпях взбираясь на холм, я споткнулся и больно ударился коленом об острый корень, торчавший из-под земли. Было уже совсем темно, когда я добрался домой, обессиленный и измученный.

Итак, я охотился уже четырнадцать дней, преодолел пространство в двести шестьдесят пять миль (из них двести пятнадцать пешком), двенадцать раз стрелял в оленя, обморозил себе ноги, потерял в весе и все же не убил еще ни одного оленя.

Колено мое болело все сильнее и сильнее, и я решил отлежаться с недельку, чтобы снова выйти на охоту здоровым и со свежими силами.

Чтобы не терять напрасно времени, я стал тренироваться в стрельбе. Смастерив оленя из дерева, я поставил его на расстояние двухсот пятидесяти ярдов от двери дома и стал в него стрелять.