…И вот она сидит на коврике у отопительной батареи в гостиной, вылизывая себя с лап до головы.
Отопление уже отключено. Но хозяин посчитал, что около батареи ей будет уютнее.
* * *
…Кошка, оказывается, очень любила спать.
Большую половину дня она продремала. Он заботливо несколько раз укрывал её своей жилеткой, оставляя снаружи одну голову.
Проснувшись, Сима вновь начала умываться.
– Кажется, эта процедура у тебя самая любимая, – удивлялся хозяин, наблюдая, какие она принимает при этом причудливые позы. Те места, которые нельзя достать языком, она чистила лапками. Увлажняла их слюной поочерёдно и тёрла ими уши, подбородок, голову.
– Как же ты в подвале-то жила? Есть будешь? Чистюля!
Сергей Сергеевич поманил кошку на кухню. Там он мимоходом несколько раз повторил её новое имя: «Сима» и погладил по золотистой мягкой шёрстке. Ей было радостно от его голоса.
Теперь кошка выглядела ласковой и тихой, не похожей на ту, какой была ещё несколько дней назад на улице.
Хозяин щурился, когда говорил или смотрел на неё. Ей это нравилось. В такие моменты она особо доверяла ему. А он и не замечал этой её слабости. Думал, что хорошее настроение Симы зависит только от её собственных причуд.
Люди так часто ошибаются, не давая себе отчёта в этом.
Рыжий окрас обещал быть кошке от природы спокойной, любящей домашний уют, флегматичной.
Но куда деть её бездомное детство? Оно-то и определяло часто её поведение. Новое имя и новый хозяин могли что-то изменить. Но на это необходимо время.
Хотя Сима и доверилась хозяину, многое для неё было непросто. В первую ночь, окружённая странными непривычными запахами и звуками, она попыталась забраться спать к нему в постель. Но он потихоньку взял её и отнёс к порогу. Она поскучала немного, потом уснула.
На вторую ночь кошка уже не делала подобной попытки.
Приняла его права.
Права-то приняла, но хозяином в полном смысле Сергея Сергеевича она не торопилась признавать. Известно же, кошки никогда не могут быть до конца приручены.
* * *
Каждый день теперь приносил новое открытие. И хозяину, и кошке.
Оказалось, что Сима терпеть не может лифт. Сергею Сергеевичу приходилось, выгуливая её, спускаться и подниматься на шестой этаж по лестнице. Это для него было непросто.
В первый день, когда они шли вниз, кошка обнюхала чуть ли не каждую дверь на их пути. Хозяин терпеливо ждал, сообразив, что это, очевидно, для неё важно. Он ей доверял.
На удивление Сергея Сергеевича дверь квартиры, в которой Сима теперь жила, она определяла, когда они возвращались, безошибочно. Он порадовался этому, не мешая ей скрести когтями по старенькому коврику у порога.
Чтобы она не рвала когтями обивку мебели в квартире, он достал с балкона корзину, которую когда-то сплёл, на удивление жены и сына, сам. Сергей Сергеевич был заядлый грибник. Корзина оказалась кстати. Емкостью ведра на полтора, крепенькая, с каркасом из алюминиевой проволоки, она прослужила более трёх десятков лет.
Он любил эту вещь. Корзина была из того времени, когда Сергей Сергеевич был ещё молод. Когда он, жена и сын были, как казалось ему, одно целое.
Ему в те годы так хотелось, чтобы их объединяла общая идея, заряженность на походы, на путешествия. На жизнь! И верилось, что так и будет…
Но… как-то всё не складывалось… а что и было, прошло…
Осталась холодная созерцательность и этот вяло текущий образ жизни в четырёх стенах.
После смерти Лизы отношения с сыном у Сергея Сергеевича теплее не стали…
Теперь раз в месяц сын бывал у него. Но так, по-дежурному…
Когда Сергей Сергеевич доставал корзину с балкона и ставил её в прихожей, Сима, склонив голову набок, наблюдала за хозяином. Указав пальцем на корзину, он, усмехнувшись, сказал:
– Дери на здоровье, чего уж там…
Говорил, а сам ещё был под впечатлением еле уловимого запаха ивняка, из которого была сплетена корзина. Этот запах он почувствовал, как только стал мыть корзину в ванной тёплой водой. Запах исходил тонкий, едва уловимый. И неповторимый, как всё, что было связано с прежней жизнью.
Он похмыкал, бодрясь, и попробовал переключиться в мыслях на другое.
* * *
Ему было непонятно, почему Сима жуёт вначале листья цветов на подоконнике, а потом у неё начинается рвота и ему приходится за ней убирать. Сердился на неё. Называл любопытной дикаркой. Он не знал, что это не любопытство. Поступала она так для того, чтобы удалить из желудка шерсть, которая туда попадает при вылизывании.
Читать дальше