Сай Монтгомери - Душа осьминога. Тайны сознания удивительного существа

И это было частью трагедии: я только начала понимать ее. Я оплакивала те теплые, доверительные отношения, которые могли бы установиться между нами, но которых теперь никогда не будет.

«Что значит быть летучей мышью?» — спрашивал американский философ Томас Нагель в своем знаменитом эссе от 1974 года о субъективном характере сознания. Многие его коллеги могли бы возразить, что быть летучей мышью «ничего не значит», поскольку у животных нет сознания. Чувство собственного «Я» является важным компонентом разума, и оно, по мнению целого ряда философов и исследователей, присуще только людям, но не животным. Как утверждает в своей книге один профессор из Университета Тафтса, если бы животные обладали сознанием, то собаки отказались бы сидеть на цепи, а дельфины легко выпутывались из рыболовных сетей. (Автор явно не читал знаменитую рубрику «Дорогая Эбби», где автор спрашивает себя, почему женщины не уходят от мужей, которые их бьют, или почему семейные пары не перестают навещать своих сварливых родителей.)

Нагель пришел к тому же выводу, что и Витгенштейн незадолго до него: человек не способен познать, что значит быть летучей мышью. Хотя бы потому, что летучая мышь воспринимает окружающий мир в том числе и с помощью эхолокации, а это чувство недоступно для человека. Только представьте, насколько далеко от нашего понимания такое существо, как осьминог!

Тем не менее мне хочется понять: каково это — быть осьминогом? Попытаться проникнуть в душу нашего соседа по планете, с которым мы можем делиться едой, заботой, минутами тишины, прикосновениями и взглядами.

«Скоро в Бостон прибудет детеныш осьминога, выловленного в северо-западной части Тихого океана, — написал мне Скотт несколько дней спустя после смерти Афины. — Когда будет время, приезжайте пожать ему руку (вернее, все восемь)».

Получив это приглашение, я решила, что на этот раз попытаюсь преодолеть пропасть в 500 миллионов лет эволюции. И сделать осьминога своим другом.

— Привет, красавица! — поприветствовала я новенькую, взгромоздившись рядом с Уилсоном на табурет-стремянку и склонившись над аквариумом.

Я уже видела ее из зала для посетителей, поэтому знала, что она прекрасна, и мне не терпелось познакомится поближе. Она была намного меньше и тоньше, чем Афина, а ее голова была размером с большой апельсин. Кожа этого осьминога была темно-коричневой и колючей, а когда она прилепилась щупальцами к стеклу аквариума, можно было рассмотреть, что самые крупные из ее присосок не превышают в диаметре 2,5 сантиметра, а самые мелкие меньше, чем кончик карандаша.

— Как ее зовут? — спросила я у Билла, который за нашей спиной регулировал фильтр на временном пристанище бычка-поросенка — пучеглазой рыбы с мордой, как у бостонского терьера.

— Октавия, — крикнул он сквозь гул насосов и фильтров.

Это имя придумала одна маленькая девочка, посетившая океанариум, и Биллу оно пришлось по душе.

Октавия была поймана у берегов Британской Колумбии и доставлена в аквариум на судне (надо сказать, такая транспортировка обошлась дороже, чем пересылка службой Federal Express). Мне пришлось с нетерпением ждать нашей встречи несколько недель, пока Октавия не освоилась на новом месте. Я привела с собой подругу — писателя и антрополога Лиз Томас, так же страстно, как и я, увлеченную теми, кого Фарли Моуэт называет «другими». В 1950-х годах, еще подростком, она жила вместе с родителями среди бушменов в Намибии, где и написала свой первый бестселлер «Безобидные люди». Следующие шестьдесят лет она посвятила исследованиям и работе над научными книгами о львах, слонах, тиграх, оленях, волках и собаках, и это не считая двух новелл о палеолите. Она тоже хотела испытать на себе прикосновение осьминога.

Уилсон попытался подманить Октавию с помощью еды. Длинными щипцами он ухватил кальмара, родственника осьминогов, и опустил его в воду. Но Октавия даже не протянула руку.

— Ну иди же сюда, красотка, покажись нам! — умоляла я.

Разговаривать с беспозвоночным (у которого даже нет ушей) может показаться глупой затеей, но я ничего не могла с собой поделать: мне хотелось говорить с ней как с собакой или человеком.

Уилсон водил кальмаром взад-вперед, так что восемь его обычных и два ловчих щупальца развевались в воде, как у живого, и распространяли вокруг соблазнительный запах. Безусловно, Октавия все видела и чувствовала вкус добычи своей кожей и присосками. Но не хотела приближаться к кальмару — или, возможно, к нам.