Конрад Лоренц - Кольцо царя Соломона [litres]

Одну из шалостей нашего какаду можно было приравнять по проявленной птицей прихотливой изобретательности к выходкам обезьян или даже человеческих детей. Все началось с той пылкой любви, которую попугай питал к моей матери. Мама летом проводила много времени в саду и постоянно вязала здесь. Какаду, казалось, совершенно отчетливо представлял себе, как устроен мягкий моток шерсти. Он часто ловил клювом свободный конец нити и стремительно взлетал, разматывая за собой клубок. Подобно бумажному змею с длинным хвостом, он летел вверх, а затем начинал описывать правильные круги вокруг старой липы, росшей перед фасадом нашего дома. Однажды, когда поблизости не было никого, кто мог бы остановить эту игру, попугай опутал все дерево до самой вершины красивыми яркими прядями шерсти, которую уже невозможно было выпутать из пышной листвы. Наши гости обычно останавливались перед этим деревом в немом изумлении. Они не могли понять, кто и зачем украсил его подобным образом.

Попугай обычно ухаживал за моей матерью, совершая вокруг нее свой экзотический танец, складывая и вновь разворачивая великолепный хохол, и преследовал ее повсюду. Он разыскивал ее столь же неутомимо, как некогда разыскивал меня. У матери было не менее четырех сестер. Однажды все они и несколько их приятельниц, пожилых леди, собрались на чаепитие на веранде нашего дома. Они сидели за огромным столом, перед ними стояло блюдо с ароматной домашней вишней, а в центре стола – большая и очень мелкая чаша с сахарной пудрой. Какаду, который в это время случайно или намеренно пролетал мимо, заметил маму, председательствовавшую за праздничным столом. В следующий момент попугай в довольно рискованном броске протиснулся в дверь, проем которой был достаточно широк, но все же у́же, чем размах крыльев птицы. Какаду намеревался сесть на стол возле матери, где привык находиться в то время, пока она вязала. Но на его обычном пути обнаружилось множество препятствий, к тому же он вдруг оказался в центре кружка незнакомых ему людей. Он оценивал ситуацию, резко затормозив в воздухе и трепеща крыльями над столом, подобно вертолету. Затем вдруг повернулся кругом и в следующее мгновение исчез. Исчез также и сахар из мелкого блюда – все до последней крошки было сдуто взмахами крыльев попугая. А вокруг стола сидели семь напудренных леди. Их лица были белы как снег, а глаза плотно зажмурены. Это было великолепное зрелище!

Если внимательно прислушаться к замечаниям посетителей большого зоопарка, то можно легко заметить, что люди, как правило, расточают свою сентиментальную жалость в отношении тех животных, которые вполне довольствуются своей участью, в то время как истинные страдальцы могут остаться не замеченными зрителем. Мы особенно склонны жалеть таких животных, которые способны вызывать у человека яркие эмоциональные ассоциации, – эти существа, подобные соловью, льву или орлу, именно поэтому столь часто фигурируют в нашей литературе.

О том, насколько неправильно понимается обычно сущность соловьиного пения, свидетельствует тот факт, что в литературе эта птица часто бывает представлена нам в качестве самки. В немецком языке слово «соловей» вообще принадлежит к женскому роду. В действительности же только самец поет, и значение его песни – предупреждение и угроза другим самцам, которые могут вторгнуться на территорию певца, а в равной степени – приглашение пролетающим мимо самочкам соединиться с ним.

Для всякого, кто знаком с жизнью птиц, принадлежность поющего соловья к мужскому полу абсолютно очевидна, и всякое желание приписать громкую песню самке кажется столь же комически-нелепым, как выглядела бы бородатая Джиневра в глазах знатока творчества Теннисона [32] Теннисон Альфред (1809–1902) – английский поэт лирик. Основное произведение – цикл поэм «Королевские идиллии», средневековые рыцарские сказания о короле Артуре. . Именно по этой причине я никогда не мог принять красивую сказку Оскара Уайльда [33] Уайльд Оскар (1856–1900) – английский поэт и драматург. Его пьесы «Идеальный муж», «Как важно быть серьезным» и др. отличаются остроумием и изяществом формы. про соловья: «она» сделала красную розу из музыки и лунного света и окрасила цветок кровью своего сердца. Должен сознаться, что я был очень рад, когда наконец шип, торчащий в ее сердце, заставил эту шумливую даму прекратить свое громкое пение.