Ольга Перовская - Остров в степи

Морда веселилась. Она открывала пасть, скалила зубы. Из нутра ее выходило мрачное басистое мычание.

Павел Федотыч и Сашко заметили, как перепугался Микола. Они подошли к чудовищу, и сердитое, грозное лицо Павла Федотыча опять сделалось добрым.

— Ах, это ты, Кокеточка? Смотри, Сашко: мы говорили шепотом, а она все-таки узнала нас и позвала. Кокетка, Кокеточка, ах ты — дуреха, Ну, ну, поди сюда!

Он просунул, сквозь решетку руку. Чудовище игриво потерлось о нее головой и тем же противным голосом, только совсем тихо, замычало: М-мам-мм.

— Ты что это сдрейфил? — спросил Миколу Сашко. — Это же гну. Антилопа такая — гну. Кокетка.

— Да я сам ее кормил и поил двадцать раз, а тут, чорт ее… померещилось… Дюже страшная она. Як сатана.

— Сашко! — позвал Павел Федотыч. — Ты обрати на нее внимание. У нее тоже вот-вот должен быть детеныш.

— Слушаю, Павел Федотыч. С бубаленком — это верно, не доглядели. Но теперь вот увидите: неделю спать не будем, а этот гнусенок вам будет живехонький и невредимый. Да и бубаленка второго… Сразу, как родится, отберем его у матери. Я его лучше из соски выкормлю.

— То-то, Сашко. Ведь мы было выдвинули тебя к премированию, как лучшего ударника. А теперь… я уж и не знаю. Придется объявить тебе выговор.

— Объявляйте, Павел Федотыч, моя вина.

— Ну, вот что. Бубаленка сдайте в препараторскую. Пусть его там осмотрят как следует и измерят. Череп и шкурку пусть сохранят. А за бубалихой присмотрите, как бы она тут без него не натворила чего-нибудь.

Павел Федотыч последний раз скользнул хмурым взглядом по бубаленку и вышел из антилопника.

В саду была рыхлая, мокрая земля, голые деревья. Бугорки в лужицах лежали, как застывшие котлеты в масле. Павлу Федотычу так захотелось есть, что он, забыв о бубаленке, скорей зашагал домой.

На пруду жалобно стонали дикие утки-огари, трубил лебедь-кликун. Весь птичий народ, чем-то обеспокоенный, проснулся и шумел.

— Ну, и пускай, — отмахнулся Павел Федотыч. — Я же не каменный, когда-нибудь надо же мне отдохнуть и поесть

Трахх!.. Из-за поворота аллеи выскочил человек и со всего маха ударился о Павла Федотыча.

— Что такое? Кто это?

— Павел Федотыч, а я до вас бегал. Наталья Александровна сказала, что вы еще из лаборатории не приходили Там у вас на столе обед, чай. Все простыло. Наталья Александровна сердится. Она уже спать легла и Варечку уложила Я, говорит, не обязана до свету…

— Подожди. Ты-то сам для чего меня ищешь?

— Да у нас зебра что-то захворала, Пальма.

— Ну вот, я так и знал!

Павел Федотыч повернулся и снова зашагал к калитке. Мимо антилопника, страусятника и целого ряда затянутых сеткой двориков он прошел к низкому длинному зданию, где помещались дикие лошади и зебры. Это помещение называлось «торпанник». Когда-то в степях были такие дикие лошади торпаны. Их очень много водилось на земле, а теперь они нее вымерли. Вот в память об этих лошадях конюшня называлась торпанником.

В сенях торпанника лежала рама с войлоком. Войлок был мокрый. Его нарочно пропитывали едкой жидкостью, чтобы люди наступали и убивали всю заразу на своих сапогах.

Павел Федотыч вытер ноги и подошел к станку Пальмы. Там стоял высокий сутулый техник Панченко.

— Что с ней такое?

— К-к-катается! — выпалил Панченко.

— Как катается?

— Да вот, к-к-катается.

Панченко безнадежно махнул рукой и отвернулся. Он сильно заикался, поэтому не любил говорить и все делал но своему. С ним очень трудно было работать. Но зато никто так хорошо не знал лошадей и быков, как он.

В станке лежала пузатая, как самовар, зебра. Она тяжело вздыхала и с большим трудом перекатывалась с боку на бок. Павел Федотыч осторожно поднял ее, осмотрел, ощупал. Лицо у него сделалось таким грустным, что Панченко неловко затоптался на месте и закашлял.

Пальма была любимицей Павла Федотыча. Кроме того, в толстом животе у нее вырастал чудесный жеребенок, помесь зебры и лошади Пржевальского. Этого жеребенка ждало все работники института. Всем очень хотелось узнать, в кого он будет — в мать или в отца. Наука говорила, что он должен быть, пополам — и в того и в другого, но совсем особенный, гораздо лучше, сильнее и выносливее, чем мать и отец. И вот теперь важно было проверить, правильно говорит наука или нет.

— Давно она так?