Рудольф Самош - Кантор идет по следу

— Через полгода я смогу переселиться в свою новую виллу, но посмотреть на нее можно уже сегодня.

— Так давайте посмотрим вашу виллу! — решительно заявила Стелла, подкрепив свои слова не менее решительным жестом.

«Эге!» — удивился Семеш, отметив про себя, что у этой учительницы можно поучиться напористости.

На какое-то мгновение у него мелькнула мысль: «А не лучше, ли прекратить болтовню с этой рациональной особой, пока не поздно?… Да и есть ли у нее вообще деньги?» Семеш хорошо знал, что материальное положение у школьных учителей не ахти какое завидное.

Однако он встал и пошел за Стеллой. На шоссе он увидел «опель». Кругом не было ни души. Решительным шагом Семеш направился к машине. Он открыл дверцу и, быстро усадив Стеллу, запустил мотор. Неподалеку от корчмы Пейерли Стелла первой нарушила тишину и, к огромному удивлению Семеша, перешла с ним на «ты».

— А я вижу, дела твои идут неплохо.

Переход на «ты» следовало расценивать как своеобразный шаг к сближению, хотя и слова, и жесты этой ученой дамы казались какими-то угловатыми.

— Довольно сносно, — осторожно ответил Семеш и почувствовал, как у него вновь появилась искра надежды. «Даже самую осторожную и хитрую женщину можно обмануть, необходимо только выбрать наиболее подходящий для этого способ».

Далее почти до самой виллы оба не проронили ни слова. Семеш на небольшой скорости объехал виллу и убедился в том, что она все еще пустует.

Сдав немного назад, он остановил машину и, предупредительно открыв дверцу, сказал:

— Мы приехали, дорогая. — И медленно направился к калитке. — Пошли… Вот и моя вилла… В настоящее время у меня возникли некоторые материальные затруднения, из-за которых я, собственно, и вынужден был временно приостановить строительство. Такова уж судьба одинокого мужчины. Я стараюсь все сделать сам. Мой основной жизненный принцип: «Мужчина должен содержать женщину!» — остается для менй незыблемым. Нужно сначала построить приют любви, чтобы потом уже ничто не омрачало счастливой супружеской жизни.

Семеш вошел в роль и, подобно боевому петуху, ходил вокруг Стеллы, которая, не скрывая удовольствия, слушала его комплименты.

Она слушала молча, а Семеш все говорил и говорил. Неожиданно он умолк, как замолкает актер, наткнувшись на холодное равнодушие публики.

— Почему ты замолчал? — спросила Стелла.

— Мне показалось, что тебя это не интересует.

— Ошибаешься. Очень даже интересует, и запомни: верить можно только в то, что записано в Библии; то же, что с нами происходит в жизни, нужно знать!

— Верно, — согласился Семеш и кивнул. Однако, как он ни старался снова войти в роль, это ему никак не удавалось: на ум не шли нужные слова, да и тон у него стал уж не тот — не было ни убежденности, ни воодушевления.

— Когда я смотрю на этот дом, меня охватывает тревога. Я вложил в него четыреста тысяч форинтов, и теперь, когда работы осталось всего на каких-нибудь двадцать — тридцать тысяч, все остановилось… Эх, — тяжело вздохнул он и безнадежно махнул рукой.

— Конкретно о какой сумме идет речь? — Стелла бросила на Семеша строгий профессиональный взгляд педагога.

— Тысяч двадцать — тридцать…

— И когда мы сможем в него переехать?

— Если бы у меня были деньги для продолжения работ, то месяца через два.

— За деньгами дело не станет! — решительно заявила Стелла и щелкнула замком черной сумочки. Она вынула сберегательную книжку и протянула ее Семешу: — Пожалуйста, у меня как раз лежит вклад в двадцать тысяч форинтов.

Казалась, наступил самый подходящий момент для того, чтобы попросить руки у математички, но Семеш сказал:

— Как ты могла так подумать, дорогая? Я не возьму их у тебя! — И он сокрушенно покачал головой. — Я так не хочу! Я не хочу, чтобы женщина меня содержала! Я самостоятельный человек!

— Долой ложную скромность! — как ни в чем не бывало продолжала Стелла. — Феодальным рассусоливаниям давным-давно пришел конец. Я настаиваю, чтобы ты взял у меня эти деньги. В конце концов уважающая себя женщина не может вступать в брак с пустыми руками. Ну, так как?…

— Хорошо, — выдавил из себя Семеш, театрально повесив голову, — я возьму эти деньги, но только в долг, и только потому, что этого хочешь ты.

— В долг? Об этом не может быть и речи! Ты должен рассматривать это как часть моего приданого.

— Дорогая!.. Великодушная ты моя! — К Семешу вновь вернулся утраченный было пафос. Не выпуская сберкнижки Стеллы из рук, он опустился на колени. — Дорогая моя, разреши попросить твоей, руки на пороге нашего будущего гнездышка.