Эрнест Сетон-Томпсон - Моя жизнь

Чечетки быстро стали брать корм из моих рук, и, когда им попадались особенно лакомые кусочки, они сначала пробовали, а потом передавали друг другу.

Жаворонок же все дичился.

«Надо больше проводить с ним времени, — подумал я про себя, — тогда дело быстрее пойдет на лад».

С этой мыслью я перенес клетку в комнату, где спал и готовил уроки.

Чечетки меня очень радовали. С каждым днем они становились все доверчивее и начали садиться ко мне на руку. Тогда я выпустил их из клетки. В радостном возбуждении они летали по комнате, а потом одна из них опустилась мне на плечо. Я сидел на месте, затаив дыхание. Вот прилетела и вторая. Так повторилось два раза. После этого я уже мог кормить их, когда они сидели у меня на плече.

Скоро чечетки стали откликаться на мой зов. Я очень привязался к этим милым доверчивым птичкам.

Совсем другим был жаворонок. Он продолжал дичиться и все бегал взад и вперед по своей клетке, издавая протяжный жалобный крик.

Приближалась весна. Малиновые шапочки чечеток становились все ярче и ярче. Жаворонок продолжал по-прежнему бегать взад и вперед по клетке, издавая свое жалобное «чип-чип».

Теряясь в догадках, как приручить своего жаворонка, я решил выпустить его из клетки и предоставить ему ту свободу, которую дал чечеткам. Я открыл дверцу и отошел в сторону. Жаворонок выскользнул осторожно, боязливо. Потом бросился вперед и с громким «чип-чип-а-тураль-чип» взвился вверх, как бывало, подымался в небеса. И снова все с большей и большей силой, дико, слепо он поднимался вверх, пока не ударился о потолок и не упал замертво к моим ногам.

Я сидел, держа трупик жаворонка в руках, и плакал. Я не думал, что так получится. Мне так хотелось, чтобы он жил у меня! И пока я горевал, чечетки прилетели, вдвоем сели ко мне на плечо и щебетали какие-то нежные слова, которых я не мог понять.

Я открыл окно и осторожно спугнул их. Тихо напевая, они полетели в голубую даль — на север, к себе на родину, оставив меня в опустевшей комнате с мертвым жаворонком в руках.

Это был урок, которого я до сих пор не забыл.

Только через год по приезде в Торонто мы с братьями узнали, что от пристани, которая находилась на улице Юнг-стрит, к острову курсирует маленький пароход «Букет». Изредка, когда нам удавалось скопить десять центов на билет, мы, не помня себя от радости, садились на этот пароход и пускались в путешествие.

Самым большим удовольствием для моих братьев было купаться и ловить рыбу. Но меня влекли к себе птицы.

В камышах звенели голоса болотного крапивника, краснокрылой американской иволги, и в песни их то и дело врывались громкие, раскатистые призывные крики какой-то птицы, которую я долго не мог определить [1] Много времени спустя я узнал, что это была чомга. .

Над пристанью и над хижинами у берега кружилось множество красногрудых дроздов-робин, мухоловок, белогрудых ласточек, а на отлогом берегу западного конца острова гнездились целыми тысячами береговые ласточки. Позже я узнал, что на самом острове в зарослях осоки обитали также прославленные певчие воробьи и береговые жаворонки. Весной и осенью появлялись мириады диких уток, гусей, куликов.

В Торонто было три известных охотника, которые существовали исключительно на доходы со своей охоты на птиц, — они поставляли дичь в рестораны и отели. Это были Билль Лон, Сэм Гамфрейс и Билль Ланг.

Я очень привязался к Биллю Лону. Это был замечательный спортсмен, очень талантливый и добрый человек, хороший товарищ и один из лучших естествоиспытателей Канады, хотя он никогда не вел никаких записей.

Зимой, когда озеро и болото были скованы льдом, Билль расставался со своим ружьем и ловил птиц сетями. У него была длинная сеть 10 х 30 футов, которую он сам сплел из тонких суровых нитей. Билль расставлял свою сеть на острове на открытом ровном месте. Для приманки он посыпал землю семенами и ставил около сетей в стороне клетку с заводной — приманочной — птицей. И всегда, когда прилетала стайка птиц, из клетки раздавалась призывная песнь.

Однажды он заметил, как сосновый сорокопут пробовал схватить приманочную птицу через решетку клетки. Билль передвинул клетку ближе к берегу, так, чтобы ее можно было накрыть сетями. Сорокопут снова набросился на пленную птицу. Билль дернул веревку, и сорокопут попался в сети.

— Я пробовал освободить его из сетей, — рассказывал Билль, — но сорокопут клевал меня так больно своим острым клювом, что изранил все руки, и мне так и не удалось достать его живым.