Эрнест Сетон-Томпсон - Моя жизнь

Оглушающе ревел ветер, воздух обжигал холодом, как огонь. Казалось, весь мир погиб под могучим натиском снежной бури. Словно не было ни неба, ни земли — ничего, кроме этого свирепого ветра и ужасной метели.

Всюду был мрак, и день был, как ночь.

Мне больше нечего сказать. Буря — как ничтожно это слово!

Два дня мы сидели взаперти. На третье утро все затихло. И когда мы откапывали погибший скот из-под снега, я спросил брата:

— Артур, это был буран?

Брат ничего не ответил.

В 1882 году у меня было много интересных приключений и наблюдений над птицами и дикими животными.

В дневнике осталось много записей и наскоро сделанных зарисовок.

С каждым днем мои силы восстанавливались, и я чувствовал себя бодрее. И когда в начале марта я увидел снежных подорожников на сугробе и услышал их нежные весенние песенки, я решил, что пришло время для операции, она освободит меня от ненавистной черной «змеи», которая впивалась в мое тело днем и ночью, отнимала радость юных дней.

Я узнал, что лучшим хирургом в наших краях был доктор Мюзес Гуни. Он жил в Чикаго. Его имя было известно и за пределами нашей страны.

Подсчитав свои деньги, я купил себе самый дешевый билет на пассажирский поезд в Чикаго. Прибыл туда 15 марта 1883 года в семь часов утра.

На вокзале меня встретили мой брат Джордж и кузина Мери Берфильд. В тот же день мы пошли на прием к знаменитому хирургу.

Операция прошла благополучно, и через шесть недель я уже спешил в Манитобу, окрыленный надеждами и радостью.

Черная туча, омрачавшая мою юность, наконец-то рассеялась.

Снова в Кербери. Хотя чувство слабости еще не прошло, но я был бодр и радостно настроен — операция прошла благополучно, я был теперь здоров.

Цвела ветреница, и прерия была так чудесна в этом прелестном наряде! Весенние песни птиц звенели над ее просторами и доносились из лесу со всех сторон.

Никогда не забуду один майский день, когда я бродил по холмам, сказочно красивым еловым рощам и чувство непередаваемой радости переполняло мое сердце. Меня радовало все кругом, но, кажется, больше всего то, что теперь я знал голос почти каждой птички, знал, как ее зовут, и понимал ее песнь.

Был восхитительный закат солнца, когда я пробирался через болото по бревнам — переправе, которую я сам здесь устроил.

Вдруг до меня донеслись звуки чудесной песни. Я узнал своего старого друга — королевскую птицу. Она пела знакомую, любимую мою песнь, но пела так, как никогда, и я весь превратился в слух.

Звуки песни лились, нарастали и крепли, потом зазвучали тише и рассыпались в трель.

Я был взволнован, как никогда, и под впечатлением волшебной песни незаметно прошел свой дальний путь домой.

В дни моего детства в окрестностях Линдсея (штат Онтарио) почти не было уже диких зверей, зато птиц было много. Гнезд было особенно много на обгоревших после лесного пожара остовах деревьев. Там высиживали своих птенцов белокрылые желны, красноголовые дрозды, американские пустельги и множество маленьких птичек. На месте пожарища на хорошо освещенном солнцем участке бурно росла малина. Сюда мы приходили каждое лето с ведерочком собирать ягоды. Малина созревала в июле. Было нестерпимо жарко под этими черными, обуглившимися деревьями, и трудно было пробираться сквозь густые заросли малины, перелезая через упавшие деревья. Здесь было очень много ос. Их вкусы запомнились вместе с ароматным запахом малины, с громкими криками древесных уток и воробьиного ястреба.

Но часто слышались и другие звуки. Неподалеку, на заболоченном месте, росли лиственницы, и оттуда доносилась к нам мелодичная песенка с присвистыванием. Она была так не похожа на карканье ворон и крики лесного петушка, что мы невольно прислушивались к ней.

Маленькая серая птичка была чудесной певуньей, и грустная песнь ее лилась нежными, чистыми звуками.

Мы не знали, что это была за птичка. У нас не было книг, которые помогли бы нам узнать ее имя. И мы назвали ее «болотной свистуньей». Прошло два или три года. И всегда, как только наступало лето, нас тянуло в то место, где росли лиственницы и где было гнездо нашей свистуньи. Однажды я слышал, как она пела даже среди темной ночи.

Как-то ранней весной, когда еще не стаял снег, птичка летела и пела знакомую песнь. Почему-то тогда, в снежном лесу, она захватила меня своей песнью еще больше, чем в жаркие июльские дни, когда мы собирали малину.