Джеймс Кервуд - Сын Казана

Сошел и последний снег. По лесам и оврагам запели ручьи. Зазеленела травка, и показались первые цветы. Теперь уж пора и Нипизе вернуться домой!

И Бари нетерпеливо стал ее поджидать. Он стал чаще ходить к месту ее купанья в лесу и навещать сгоревшую хижину и собачник. Два раза он сам бросался в воду и, плавая во все стороны, скулил, точно ожидал, что вот-вот она явится к нему из воды. А когда прошла весна и уступила свое место лету, он почувствовал себя так безнадежно, как никогда. Цветы запестрели повсюду, и даже калина расцвела так, что походила в лесу на пушистые белые шары. Бурьян уже вырос на том месте, где когда-то стояла сгоревшая хижина, так что совсем не стало видно ее останков, а голубые фиалки перекинулись с могилы матери Нипизы на могилу Пьеро и покрыли ее всю, точно об этом постаралась сама покойница. И все это уже наступило и проходило, уже птицы отпели и вывели птенцов, а Нипиза все не возвращалась!

Наконец, Бари потерял терпение, в нем вдруг что-то оборвалось, он перестал уже надеяться и мечтать, и сказал Серому Омуту свое последнее прости.

Трудно сказать, что заставило его идти и как он расставался со знакомыми местами: с юртой, с речкой, с привычными тропинками в лесу и с двумя могилками, мирно возвышавшимися под вековой сосной. Но он ушел не под влиянием рассудка, а просто так: взял и ушел. Возможно, что и животными руководит какая-то неведомая сила, так же как и людьми, но только мы еще не знаем этой силы и называем ее инстинктом. Ибо, уходя отсюда, Бари обрекал себя на громадные испытания.

Они ожидали его там, на севере, и туда-то он и пошел.

Было начало августа, когда Бари покинул Серый Омут. Он не имел никакой определенной цели, но что-то вызывало в его мозгу прежние воспоминания, точно это были первые, еще неясные свет и тени, появляющиеся на проявляемой фотографической пластинке. Все то, о чем он давно уже позабыл, вдруг стало припоминаться ему теперь по мере того, как он все дальше и дальше отходил от Серого Омута. Его ранние впечатления стали вновь как бы реальными, точно в его мозгу порвались узы, связывающие его с домом Нипизы все картины, пережитые им в детстве, вдруг оживились. Прожитый им год жизни был для него долгим временем, целым десятилетием, пережитым человеком со всеми его опытами, радостями и горем. А уже прошло больше года, как он оставил отца и мать, и свою берлогу под кучей валежника, и все-таки перед ним проносились теперь неясные воспоминания о раннем детстве, об источнике, в который он упал, когда с таким ожесточением дрался с совенком. Именно новые впечатления пробудили в нем уже заглохшие старые воспоминания: он наткнулся на то ущелье, в котором его ловили Нипиза и Пьеро. Точно это было только вчера! Он вошел в него и постоял немного около того камня, который чуть не раздавил Нипизу потом он вспомнил о Вакайю, своем громадном друге-медведе, которого убил Пьеро, и обнюхал его белые кости, видневшиеся из-под зеленой травы и цветов, которые вылезли между ними. Отсюда он пошел к ручью, где когда-то охотился на раков и где Вакайю кормил его рыбой. Тепер уже здесь жил другой медведь, который точно так же, как и Вакайю, занимался здесь рыбной ловлей. Возможно, что это был сын или внук Вакайю. Бари пронюхал, куда он прятал свою рыбу, и целых три дня питался ею, пока не отправился далее на север.

И теперь, после стольких долгих недель, он вдруг почувствовал в себе прежние бодрость и быстроту. Воспоминания, которые, благодаря времени, уже стали покрываться для него пеплом, вдруг вспыхнули в нем с новой силой, и как он вернулся бы назад к Серому Омуту, если бы там вдруг оказалась Нипиза, так теперь его, точно странника к дому, потянуло неожиданно к Бобровой Луже.

Был удивительный час солнечного заката, когда он добрел до нее. Он остановился от нее в ста аршинах, когда еще заводь скрывалась от него за листвою деревьев, и стал прислушиваться и нюхать воздух. Лужа все еще существовало по-прежнему. Он ощутил ее прохладный домовитый запах. А Умиск, Сломанный Зуб и все другие? Живы ли они? Найдет ли он их? И он насторожил уши, чтобы не проронить ни малейшего знакомого звука, и вдруг минуты через две услышал громкий всплеск воды: это шлепнулся об нее какой-то здешний житель. Бари спокойно пробрался сквозь заросли ольхи и приблизился к тому месту, где впервые познакомился с Умиском. Поверхность заводи слегка заколебалась из воды высунулись три любопытные головы. Точно подводная лодка, промчался вдруг сквозь воду старый бобер, направляясь к противоположному берегу с палкой в зубах. Бари посмотрел на плотину. Она осталась все такой же, какой была и в прошлом году. В первое время он не показывался наружу, а сидел, спрятавшись в молодом ивняке. Он испытывал все возраставшее в нем чувство успокоения, какое-то облегчение от долгих мук одиночества, пережитых им в ожидании Нипизы. Вздохнув глубоко, как человек, он отошел в сторону и лег в ольховых зарослях, высунув из-под них голову, чтобы лучше было видно.