Вадим Нечаев - Пат и Пилаган

И, встречая Древнего Глаза на улице или в магазине, мальчик сухо здоровался и проходил мимо, ожидая, что старик первый окликнет его, а тот рассуждал таким же образом, потому что боялся уронить свою репутацию.

И что удивительно для мальчика, — ежедневно видя долговязую фигуру Древнего Глаза, восседающего в клубе среди стариков, или в здании поселкового Совета, или меж людей на будущем стрельбище, везде дающего указания и советы с безукоснительной верой в правоту своих суждений, Пат не чувствовал к нему ни злобы, ни презрения — где-то в глубине сознания, в котором по наследству жили обычаи и правила его племени, он признавал власть древнейшего старика и не мирился с этим, и бунтовал против самого себя.

Кому-то одному из них надлежало отступить, понимал сын каюра Вытхуна, иначе трудно жить в поселке; и старик и Пат — каждый считал, что на его стороне правда, на стороне же второго — заблуждение.

Была в этом молчаливом споре и третья сторона — пес Атак. Как же он себя вел? Так ли метался и тосковал, как прежде, после путешествия с каюром Урзюком, или же смирился с предназначенной участью, как и там, на льдине одиночества, равнодушный ко всему окружающему? Ни то, ни другое. С независимым и гордым видом разгуливал он по улицам и дворам, дружелюбный и снисходительный к любому встречному, ничем не проявляя своего замешательства или беспокойства, будто он бессмертный.

Наступил день праздника. Со всего восточного побережья острова собрались нивхи — охотники, рыбаки и каюры. Гостиница была переполнена приезжими из Южно-Сахалинска и Охи. Между двумя «священными деревьями» на стрельбище был привязан огромный бурый медведь, выкормленный родом Кегнак. Привыкший к людям и относительной свободе, медведь удивленно озирался, лениво рычал и грыз цепи. Предстоящая церемония ему была непонятна.

В доме без окон, квадратной формы (то-раф) — единственном в селении по своей конструкции, с очагом в центре и дымовым отверстием на потолке — был зажжен родовой огонь, на котором в большом чане женщины будут варить медвежье мясо.

Несколько девушек расположились на краю площадки возле высушенного бревна с изображением головы медведя. Солистка заняла место рядом с головой и выбивала монотонный ритм с бесконечными вариациями, остальные через некоторые интервалы разом били по бревну и кричали: «Тятид-рухе!»

Слева на трибуне сидели старики, и в центре меж ними — Древний Глаз в котиковой шапке. Прочие трибуны были переполнены хозяевами и гостями.

Каюр Урзюк вывел за цепь медведя и направился с ним по кромке стрельбища к противоположной стороне, рассказывая на ходу, каких хлопот он стоил, как привязался к нему род за четыре года и сколько рыбы и сырого мяса употреблено на его откорм.

Все, у кого есть глаза, могут засвидетельствовать, что это достойный медведь, здоровый и сильный, и души предков не будут на нас в обиде, сказал каюр Урзюк.

Девушки ударили по бревну и крикнули: «Тятид-рухе!» Медведь тревожно оглянулся и, по всей видимости, еще не решил, как ему воспринимать всю эту церемонию, с гневом или весельем. Но по той почтительности, которую оказывали ему зрители и каюр Урзюк, он догадался, что никакой угрозы для него не предвидится. В дальнем конце стрельбища лежало мясо, и каюр сам накормил «хозяина леса». Старики, молодые охотники и женщины с детьми молча смотрели на это зрелище, понимая, что во всем происходящем есть глубокий и сокровенный смысл, насмешка над которым кощунственна. И не зря медведю воздают почести, чтобы после убить его, — тем самым достигается равновесие. И справедливость.

С трибуны важно спустился Древний Глаз, глава рода Мыбинг, взял лук и стрелы и вышел на середину площадки.

Урзюк снял цепь с медведя и отбежал к зрителям.

Девушки ударили по бревну и крикнули: «Тятид-рухе!»

Зверь обеспокоился, очутившись на воле и не зная, что ему делать. Старик вложил стрелу и ждал, и медведь сам пошел ему навстречу, грозный и неторопливый. Инстинкт подсказал ему, что наступила решительная минута, что его праведная и убогая жизнь приносится в жертву какому-то непонятному обычаю, и с горечью он почувствовал, что все объединились против него в обмане.

Он обвел взглядом круг зрителей, дальние сопки и темнеющий на горизонте лес, на пути к которому было одно препятствие — долговязый и хмурый старик.

Древний Глаз без сожаления смотрел на медведя: «Закон. Он холоден и тверд и не знает жалости. Мы все равны, перед ним, наш долг — служить ему и передавать по наследству. Я только исполнитель, только страж. Я несу свою службу, не пытаясь разгадать его. А медведь уже мертв, хотя ему кажется, что он еще жив. Приговор ему вынесен давно, и с тех пор он мертв».