Жак-Ив Кусто - Живое море

Может быть, восхождение рыбы вызвано своего рода цепной реакцией? Скажем, планктон в верхних слоях под влиянием лунного света движется то вверх, то вниз. На рубеже неосвещенной зоны следом за планктоном ходит рыба, которая им питается. А где-то еще глубже эспады, поедающие рыб второго или, скажем, третьего яруса, повторяют ото движение в полном мраке…

Температура тоже сильно влияет на вертикальное перемещение рыбы. В Средиземном море, от Геркулесовых Столпов до Золотого Рога, круглый год температура на глубине свыше тысячи футов неизменно равна 13 градусам. Гибралтарский порог на глубине тысячи футов образует как бы дамбу из воды с постоянной придонной температурой. Но температура верхних слоев сильно колеблется — от 4,5 градуса зимой до 26–27 градусов летом. На середину апреля приходится так называемый день гомотермии — явление внезапное и роковое. В этот день от поверхности до дна устанавливается однородная температура 13 градусов. В ночь накануне и после гомотермии обитатели глубин из второго и третьего ярусов поднимаются к поверхности. Здесь большинство из них гибнет от декомпрессии. И море усеяно крохотными "драконами", которые лишились жизни только потому, что природа на один день убрала предохранительные заграждения, обычно удерживающие их на безопасной глубине.

Рано утром мы с Симоной вышли из каюты; палуба медленно качалась в лад длинным, ленивым валам Индийского океана. Зевая и потягиваясь, мы стояли у левого борта, глядя на обожженный, голый берег Аравийского полуострова. "Калипсо" шла на восток вдоль Хадра-маута.

В каюте зазвонил телефон. Говорил Саут, и голос его звучал очень тревожно:

— Вы гложете подняться на мостик?

Наш капитан нервно перебирал крупномасштабные карты.

— Никаких рифов…

— Что за рифы? — спросил я.

— Огромный риф. Прямо по курсу, вся вода белая. Я метнулся в рулевую рубку и схватил бинокль. Вдоль горизонта впереди на несколько миль — пенный барьер!

— Не может здесь, на самой трассе, быть риф, — сказал я.

Риф почему-то колыхался… И только подойдя на полмили, мы поняли, в чем дело. Буруны оказались играющими дельфинами. Четверть века мы с Саутом провели на море, и никогда еще не видели такого огромного стада. Капитан позвонил в судовой колокол, вызывая всех на палубу. А дельфинье полчище развернулось, и прямо на нас устремился могучий вал, над которым ЖИВЫМИ брызгами взлетали извивающиеся черные тела. Это было какое-то массовое дельфинье помешательство.

Дельфины — млекопитающие, они дышат легкими, и мы часто любовались их изящными высокими прыжками. Но сейчас они выскакивали из воды вертикально вверх, причудливо изгибаясь в воздухе. Соревнование в прыжках в высоту? Свадебные пляски? Или буйное ликование победителей в неведомой войне в глубинах? Мы забегали, заметались по трапам — скорее вооружиться фотоаппаратами, занять места на наблюдательном мостике и в подводкой обсерватории!

Весь этот день курс "Калипсо" определяли дельфины, летучая фаланга, которая заняла всю ширь океана от края до края. Я попробовал измерить высоту прыжков. Дельфины взлетали над водой на двенадцать — пятнадцать футов. Падая, они изгибались так, точно состязались, кто шлепнется в воду в самой некрасивой позе. Интересно было определить их число. Одновременно над водой находилось до тысячи животных; средняя продолжительность прыжка была около трех секунд. Но на каждого дельфина в воздухе приходилось, наверное, не меньше девятнадцати под водой. Двадцать тысяч дельфинов образовали этот живой риф…

Огромный, сверкающий на солнце гребень пены и летящих тел катился вдоль побережья Хадрамаута неведомо куда, движимый необузданным коллективным восторгом. Крича, как дети, мы спорили, чей дельфин прыгнул выше. Два десятка кинолюбителей соревновались, кому удастся заснять рекорд дельфиньих олимпийских игр.

Из подводной кабины открывалось потрясающее зрелище. Вода была прозрачная, видимость — около ста футов, и все это пространство кишело быстрыми пловцами, которые легко поспевали за "Калипсо". Некоторые подходили вплотную к иллюминаторам поглядеть в упор на людей в "обсерватории". Наиболее энергичные тенями проносились вперед, пронизывая живую массу. Непрерывное движение перемешивало этот рой не только по горизонтали; снизу, из пучины, прямо вверх мчались дельфины, которые возле наших иллюминаторов включали "вторую космическую скорость" и с лета пробивали блестящий свод. Потом плюхались плашмя в воду, группировались и ныряли, оставляя в голубой толще белый след воздушных пузырьков, чтобы тут же с невидимых нам стартовых площадок начать новый полет к солнцу.