Станислав Олефир - В краю танцующих хариусов. Роска

У хищников плохое зрение, мы стояли притаившись за досками и даже дышали не в полную силу, но Роска хорошо видела и чуяла нас. Сначала она поглядела в мою сторону, затем повернулась к Шуриге, и снова ко мне. Словно хотела спросить: «А это кто?»

Чуть постояла, еще раз осмотрелась и неторопливо направилась к рыбине. Вид у нее был вполне нормальный и даже хромала совсем немного. Вот только движения ее были слишком уж осторожными, словно она в любую минуту ждала от нас какого-то подвоха. Наклонилась над щукой, обнюхала и скоро вместе с нею исчезла под настилом.

…Мы позавтракали, сыграли три партии в шашки и отправились за олениной. Я прихватил удочки, а Шурига ружье и лопату. Вчера я рассказал ему о встретившихся у вырубок оленях и куропатках, и бригадир надеялся хорошо поохотиться. Кроме того, он упрекнул меня за то, что я не обследовал до конца всю лавину. Вполне возможно, где-то под снегом лежит еще олень, а может быть, и не один. Я и сам подумывал об этом. Оленя-то я откопал у самого края лавины, все остальное даже толком не осмотрел. А может, в этом виноваты вороны? Больше ничего этих птиц в лавине не интересовало, я поверил им и не стал проверять.

Сразу за Лиственничным спустились к Фатуме. Почти вся ее середина покрылась окнами проталин. Везде видны следы выдр. Наверное, эти зверьки загодя узнали о предстоящей оттепели и явились на промысел. А может, здесь у них постоянные угодья и лишь на время сильных морозов они откочевывают к незамерзающим ключам. Нужно спросить Шуригу, когда выдры появились у Лиственничного в прошлом году. В ту зиму они возили сено с Сокжоевых покосов до майских праздников и, наверное, встречали выдр не один раз.

Хочу окликнуть бригадира, но тот вдруг остановился и поднял руку. Смотрю, куда он показывает, и… вижу росомаху. До нее метров сто, может, немногим больше. Застыла на бугорке рядом с лыжней и внимательно смотрит на нас. Без всякого сомнения, это Хромая. Я чувствовал, что она никуда не уйдет и будет вертеться у Лиственничного, и вот тебе, пожалуйста. Не успели отойти и километра, как она уже тут.

Шурига присел, обернулся ко мне и шепчет:

— Давай потихоньку назад. Попробуем и эту прикормить.

Я протестующе качаю головой и прошу отдать мне ружье. Тот делает удивленное лицо, но ружье все же снимает. Затем достает из кармана пачку патронов и тихо говорит:

— Держи. Только у меня одна дробь. Отсюда не достать.

— Достану, — отвечаю ему. — Еще и как достану! — Заряжаю ружье, все так же пригнувшись, огибаю Шуригу, затем поднимаюсь и стреляю в росомаху из обоих стволов. Я почти не целился, да если бы и попал, на таком расстоянии мелкая дробь даже ранить не может, а вот доверять людям отучит на всю жизнь. Росомаха взвивается на месте, в один прыжок слетает с бугра и бросается наутек. Торопливо перезаряжаю ружье, и еще два выстрела один за другим гремят вслед убегающему зверю.

Дня через три после того, как Шурига возвратился в совхоз, я сидел у окна и наблюдал за желной. Этот большой красно-головый дятел решил разнести в щепки стоящую неподалеку от бригадирской избушку. Ничем от других она не отличалась, а вот не понравилась дятлу и все тут. Занимался он своим преступным делом с таким азартом, что я только диву давался.

Уцепится когтями в бревно, упрется жестким хвостом в другое, стукнет пару раз и слушает, что оно там, в середине, творится? По звуку он, наверное, определял, в какую сторону проделал ход зазимовавший в бревенчатой стене короед, а может, даже угадывал, тощий этот короед или жирный. Затем с озорным криком «Клить-клить-клить!» перемещался вверх или вниз и принимался долбить бревно. Удар следовал за ударом с удивительной силой и скоростью. Впечатление было такое, что там, за окном, кто-то работает отбойным молотком. Крупные, чуть ли не в ладонь щепки усеяли весь снег у избушки. Кое-где дятел навалил их целые холмики.

Наверное, дятла больше увлекала его разрушительная работа, чем короеды, потому что он ни разу не спустился вниз за оброненной добычей, и вскоре ею заинтересовались мои синички. Они тщательно изучали каждую щепку, подбирали короедов и удивлялись, как это их кормилец до сих пор не получил сотрясения мозга?

Внезапно у опушки подступившей к самому Лиственничному тайги мелькнула какая-то тень. Сначала мне показалось, что это глухарь. Вчера два токовика собирали камешки под обрывом у Фатумы, а один даже прогулялся по дорожке, которую я протоптал, бегая к реке за водой. Вот я и подумал на этих глухарей, но сейчас же вспомнил, что время-то позднее, вот-вот начнет смеркаться, и эти птицы давно забрались в лунки на отдых. Ведь глухари, куропатки, рябчики — те же куры. Поднимаются до восхода солнца, а спать ложатся чуть ли не с полудня.