Array Array - Планета–тайга - Я живу в заонежской тайге. В медвежьем краю

Собаки шли за куницей. Шли все дальше и дальше. Куда? На север, на юг?.. Это потом, когда куница станет добычей. Потом из кармана появится компас, и его стрелка при свете спички покажет направление на север… Но это потом. А пока мы уходим за собаками, зная из прошлого, что куница все равно или отыщет дупло, где затаится, ляжет, или получится ее обойти на ходу и остановить выстрелом при прыжке с дерева на дерево. Только бы успеть к ночи! Если куница уйдет в темноту, то сон — у костра, а назавтра почти все сначала.

Лай собак гас в еловых ветвях, тонул под снегом, порой не доходил совсем. Но ты знаешь, чувствуешь, где должны быть собаки, где кот, небольшой быстрый зверек, поднявший чем свет двух охотников, ушедших в лес надолго от детей, жен, уюта и тепла семейного дома… А зачем? За деньгами?.. Восемнадцать рублей пятьдесят копеек охотник получит за куницу, если шкурка пройдет первым сортом… 1А сколько куниц бегает по окрайкам болот, спит в дуплах и ждет тебя, заготовительные организации, пушные аукционы и изящных женщин, созданных для куньих воротников? Сколько куньих воротников принесут два охотника за четыре месяца жизни в тайге, в морозе и нередко без крыши над головой?.. Кружка чаю, ложка в ухе из сухой рыбы, миска сухарей, уставшие ноги, спины, снежная мгла, когда десяток дней не уйдешь в лес, когда нет охоты, когда по ночам выходишь в мороз, выходишь после каждой папиросы и ищешь свою звезду, и даже не звезду, а только просвет на небе, клочок луны, чтобы по нему угадать: будет или не будет завтра день промысла? Или снова, снова и снова ждать вечер, ночь и, может быть, луну на чистом небе… Сколько же останется тогда в лесу рабочих дней от четырех месяцев, отведенных на промысел?.. А сбитые ноги пса? А твои ноги, уставшие месить болота и снег? А случайный недуг? А зверек, перехитривший тебя и собак? Сколько же твоих куниц бегает по тайге?

Да, восемнадцать пятьдесят нужны. Нужны детям, жене, матери, что проводили, помнят, встретят и проводят снова. Проводили первый раз через свою волю, через упрек: «Топором больше бы натюкал». А почему не натюкать топором, почему не остался дома, а вдруг в лес? И только ли за деньгами?

Куница шла по высокому еловому острову, собаки верно держались сзади. Мы обошли собак и ждем впереди.

1Цена шкурки куницы в 1965 году (сейчас цены возросли).

Курки взведены — вот–вот выстрел. И тогда все, тогда домой с удачей…

Первым исчез голос Налетки, за ним погас звон Дозора. Завтрашний воротник свернул в сторону, не дошел до ружейных стволов, свалился с бугра в глубокую низину, довел собак к следующему острову и оставил их в буреломе. Собаки обошли завал, закружились под елями, ища омет — пленочки коры, иней, оброненные вниз лапками зверька. Нашли нужный запах, снова подали голоса и снова ушли от нас. В этот раз зверек не показался, схитрил или ошиблись мы…

Последний частый лай ожил уже к заходу солнца. Осина торчала седой колонной, высокая и мертвая, без сучьев. Внизу сидели псы. Налетка сидел осторожно и внимательно, а Дозорка вертелся и лез на дуплистый ствол.

Перед осиной зверек спустился на снег, прыжок, другой — и куница ушла в дупло. Она могла войти в любое отверстие — их три. Все выходы на одну сторону — это легче, видней. Нижнее дупло пустое и самостоятельное. До двух других не дотянуться. Рубить осину.

Топор сносит гниль, глыбу за глыбой. Дальше дерево прочней, топор ложится со звоном. Топор в руках у одного. Другой в стороне с ружьем — если выскочит и пойдет верхом, тогда стрелять, не ждать нового дупла — уже поздно, гонять некогда, надо брать, хотя после ружья и не чище шкурка. Собаки тоже ждут, ждут, изредка полаивая… Топор, топор, топор… Папироса в зубах. Папироса мокнет, тут же стынет и леденит губы. Еще, еще… Последняя минута — и конец. Все рады этой минуте, чтобы вдруг не потерять день. Дерево должно упасть чисто, на глухую сторону, отверстиями вверх. Дерево сейчас упадет — и тут же бежать к стволу, тут же закрыть шапкой, варежкой, чем‑нибудь, только закрыть дупло. Их два, но нешироко друг от друга — хватит рук дотянуться.

Ствол рухнул, осел снег, но шапка и варежка уже успели. Собаки на стволе — визг, нетерпение… Курить. Мягко спущены курки ружья. И стоим без шапок, горячие… Снег и сутулый огонек спички.

Теперь проще… Дупло вскрывается узко — только- только для прута. Глубокая щель через мороз дышит прелью. Прут уходит туда и ищет. Ищет мягкий, живой комочек. Потом прут загоняет зверька в угол, и тут же щепка, прочней, шире прута, прижмет куницу и никуда не пустит. Дальше нож вскроет осину, вскроет осторожно из‑под варежки, чтобы не выскочила, и рука тоже в варежке нащупает животное… Зверек стихнет в мешке, а вечером на правилке вытянется шкурка, снятая быстро и чисто, снятая с когтями лапок, с носиком и ушами… Уши нравится прижимать, чтобы не торчали. Этого не требуют, но нравится самому. Прижимаешь шнурком, полоской коры — и так сохнет… Но пока только щель, и скоро еще раз подтвердится твоя догадка: конечно, кот, самец, крупней, шире кошки. Но кота нет. Прут ищет глубже, дальше, беспокойней… Визжат собаки. Хочется отогнать, крикнуть на них. Нельзя — собаки разные. Налетка осторожный, обидится, не пойдет завтра, не будет настроения охотиться. Нельзя кричать, замахиваться, надо успокоить… Но где кот? Пока нет… Другое дупло! Подождать. Спокойней — можно нагорячить… И снова кота нет!