Array Array - Фасциатус (Ястребиный орел и другие)

Наконец самый трусливый (или осторожный?) не выдерживает, взлетает, перелета­ет от меня подальше на новое место; постепенно за ним следуют некоторые другие; потом ― основная масса; лишь одиночные, самые смелые (неосмотритель­ные?) продолжают кормиться как ни в чем не бывало, игнорируя мое приближение.

Вот она, диалектика природы: самый осторожный выигрывает в том, что с гаранти­ей избегает опасности, но проигрыва­ет, раньше отрываясь от кормежки; а самый смелый рискует больше других, но выигрывает в том, что продолжает себе кормить­ся, когда остальные испуганно озираются по сторонам или уже улетают подобру–по­здорову. Каждая конкретная ситуация ― новая дилемма, новый выбор оптимального поведения, новая проба для естественного отбора. Количество проб и ошибок неиз­меримо. Выдержал пробу ― живи; ошибся ― до свидания. Торжествует биологиче­ский «здравый смысл», отбрасываются забракованные варианты.

Жаворонки отлетают от меня, а я иду, невольно вклиниваясь в безостановочный и повсеместный диктант, который жизнь диктует всем своим ученикам; диктант, в кото­ром нельзя делать ошибок, потому что каждая из них, как правило, единственная и последняя…»

«10 января…. В самой Кара–Кале, когда я возвращаюсь из поля, проходя пыль­ными улицами, вдыхая запах холодной пыли, прозрачного дымка из растапливаемых тандыров вперемешку с запахом горячего хлопкового масла, долетающим из‑за по­беленных глиняных заборов, меня все рассматривают как заморское чудо. Совсем маленькие туркменчата при моем приближении в панике кидаются с улицы за ворота в свои дворы или закутываются в подолы стоящих рядом женщин.

Те, что постарше, прекращают играть в лянгу и молча замирают, смотря на меня черноглазой чумазой стайкой. Когда я уже прохожу мимо, из уст самого смелого мне вслед раздается вопросительное и проверяющее: «Драсть?!»

Когда я на это оборачиваюсь и с улыбкой отвечаю то же самое («Здравствуй!»), их восторг (от того, что это странное су­щество еще и разговаривает!) прорывается нару­жу, и уже все начинают галдеть наперебой: «Драствуй! Драствуй!»

Одиночные дети, заигравшиеся на улице и застигнутые на дороге моим приближе­нием так, что уже поздно убегать, ни­когда не здороваются. Они молча смотрят на меня умоляющими черными глазами, чтобы я их не ел. Я их не ем.

Скромно–хулиганистые подростки в затертых пиджаках с неизменными комсо­мольскими значками на лацканах открыто дивятся и почти открыто ухмыляются.

Эмансипированные (в отсутствие поблизости мужчин) девушки в возрасте от шест­надцати до двадцати, в цветастых платках поверх сильных, рвущихся наружу черных волос (так и хо­чется потрогать рукой) и в длинных ярких юбках, идущие разноцвет­ной галдящей стайкой тропических птиц на работу в местный ковровый цех (где за тысячи человеко–часов кропотливой ручной работы создаются бесценные нацио­нальные ковры), приглушенно подхихикивают за моей спиной. Если я на это обора­чиваюсь, свирепо сдвинув брови, смех иногда мгновенно обрывается, но чаще неу­держимо выплескивается еще сильней из‑под зажимающих рты ладоней.

Женщины за тридцать проходят сквозь меня холодными неподвижными взорами, не меняя выражения лица. Так полу­чается лишь у дочерей Востока. Потому что это не от кокетства. А от чего? Расплата мне, постороннему пришельцу, за традиционное место женщины в мусульманской культуре?

Подобная манера, практикуемая московскими модницами, вышагивающими специ­ально тренируемой походкой победи­тельниц и смотрящими на мир исключительно периферическим зрением, никогда не встречаясь ни с кем взглядом (подсматривая потом на заинтересовавших их людей исподтишка), выглядит по сравнению с наблю­даемым здесь лишь жалкой потугой непонятно на что.

Старухи–ханумки, в своих бесчисленных платках, юбках, цветастых шароварах по щиколотку, идут, галдя между собой и шаркая остроносыми туркменскими галошами, одетыми на босу ногу и подвязанными поперек ступни цветной веревочкой. Заслы­шав сзади мои угрюмые сапоги («клик- клик» ― шагомер), кто‑то из них мельком обо­рачивается, что‑то без всякого испуга вскрикивает или, наоборот, вопросительно–на­стороженно замолкает. Остальные на это тоже оборачиваются и при­тормаживают, чтобы я побыстрее их обогнал. Когда я прохожу, уважительно здороваясь, сзади еще некоторое время сохраняется рассматривающая мою спину тишина».