Array Array - Мой знакомый медведь - Мой знакомый медведь; Зимовье на Тигровой; Дикий урман

Олег подходил к зимовью, и комок подступил к горлу.

«Жива ли? Шельма, жива ли ты?» — думал он, все ускоряя шаги.

Отпер и распахнул дверь… Никто не бросился к нему из темноты зимовья. Он включил фонарик и испугался. Перед ним стоял обтянутый шкурой скелет собаки. Только глаза были ее, Шельмы, и горели от радости. Она взглядывала в глаза Олегу и тут же опускала голову, считая себя виноватой во всем, что случилось. Он гладил, ласкал ее. Она лизала руки и покачивалась на дрожащих ногах.

В углу что‑то зашевелилось. Удивленный, Олег повел лучом фонарика и увидел двух толстых щенят.

— Ничего себе! Ну ты героиня, Шельма. — Он пошарил лучом по зимовью. Старую тельняшку, которая прикрывала порог, Шельма оттащила в сторону, и в щель под дверью намело снега. — Хорошо, снег у тебя был. А что же ты ела?

Одна стена была исцарапана собачьими когтями. Смертным грехом считала Шельма стащить что‑нибудь. Но когда появились два живых насоса, она преступила этот закон. Попыталась допрыгнуть до маленького, завязанного узлом мешочка с остатками сухарей. Он висел под потолком на стене, и ей немалого труда стоило сорвать его с гвоздя.

От пакета муки, который стоял на полке, остались только обрывки плотной бумаги.

Шельма положила на ладонь свой обтянутый кожей череп и уставилась в глаза Олегу, как будто спрашивала: «Что будем делать?» Он не знал, что делать, засуетился. Дать ли ей немного сырого мяса или воды или лучше затопить печку и сварить мясо, дать с бульоном?

Пошатываясь, Шельма подошла к двери. Он взял ее на руки, вынес из зимовья. Дрожа, приседая, она стала спускаться к ручью, к тому месту, где не замерзла вода.

Олег пошел в зимовье. Достал из рюкзака кусок мяса, мелко–мелко порезал его и вышел… Возле ручья стояла тигрица и держала в зубах Шельму, обвисшую, как тряпка.

Тигрица метнулась в одну сторону, в другую, как кошка, которую застали врасплох на столе. Олег схватил карабин. Тигрица бросила Шельму и прыгнула на него. Он успел только выстрелить от бедра, не целясь. Тигрица рухнула на него. Падая, Олег ударился головой и спиной о стену. Перехватило дыхание. Тигрица отпрыгнула, скатилась на лед ручья, рычала там внизу, раненная. Олег открывал рот, а воздух не шел, он не мог вдохнуть. С ужасом подумал: «Все!» Но нет, вдохнул и начал дышать. Поднял выбитый из рук карабин. Голова гудела от удара. Подошел к берегу. Тигрица была мертва.

Утром по тигриным следам пришли к зимовью охотники.

Иодом из аптечки, которая валялась в зимовье еще от прошлого хозяина, Алексей смазывал на груди Олега глубокие царапины.

— Ты ей в клык попал, и рикошетом пуля ушла в грудь. Хороший получился рикошет.

— Что там у меня? — Олег приподнял голову.

— Лежи, ничего страшного. Воздух не свистит, значит, не пробила. Промышлять, конечно, начнешь теперь с другого сезона. Поучился немного — и хватит! — усмехнулся Алексей. — Наверное, сразу домой захотел, в город? Ты еще только по тигриным следам побегал, Приморья, можно сказать, и не видел. А его летом надо посмотреть. И весной. А осень у нас какая!

— Хочешь, ага, давай ко мне на плантацию. Женьшень будем растить, — предложил Саня.

— Не думал, конечно, что так круто все начнется. — ответил Олег. — Но вы же говорите — такие тигры не часто встречаются. Шельму похороните за зимовьем. Камней в ручье много.

Подошел Сандо:

— Чего такой бледный? Теперь, парень, все позади. — На ладони он держал кверху брюшком пушистый комок с белыми «тапочками» на лапах. — Вот тебе новая Шельма. Вся в мать. Второго, разреши, я заберу.

Тигрица лежала в кузове машины. Лапы напряжены, будто схватила кого‑то и прижимает к себе, вцепившись когтями. Даже голову нагнула, чтобы схватить еще и зубами. Но не было никого в окоченевших лапах, а нос ткнулся в железный пол кузова. К всклокоченной шерсти примерзли комки снега.

…Кладовщик промхоза достал из ящика стола книжку накладных и на желтой бумаге на следующем после выписанных рукавиц листке написал:«Тигра. Одна штука. Выдана Дальневосточному научному центру через Юдина».

Остался позади избушки сложенный из темных камней холмик. Весной разобрал, развалил его белогрудый медведь.

А осенью молодая Шельма носилась у зимовья, только желтые листья летели из‑под лап.

Река текла без солнца. Текла не в берегах, а в стенах дикого, нетронутого леса. Громадные кедры уходили ввысь, и только где‑то там, над ними, светлело небо… А тут, внизу, сплетались корни, чернели вывороты, стоял сумрак…