Иэн Дуглас-Гамильтон - Жизнь среди слонов

— Конечно, но очень давно. Я пилотировал «Спад» над Доломитовыми горами во время первой мировой.

Иэн тут же рассказал отцу о своих слонах и о датчике температуры в ухе слона, который он надеялся извлечь на следующий день.

— Одолжите мне Орию на несколько дней! — попросил он. — Мне нужны помощники.

— Ладно, но перед взлетом приготовьте полосу в коровьем загоне, — ответил отец. — Не желаю оказаться свидетелем несчастного случая!

Мои родители Марио и Жизель Рокко приехали в Африку в 1928 году поохотиться на слонов в Бельгийском Конго (ныне Заир). Целый год они скитались по стране, разбивая лагерь то здесь, то там. Появление моего брата Дориана положило конец их путешествию. Они поселились в Кении.

Спустя некоторое время родители купили ферму, где родились моя сестра Мирелла и я.

Вскоре недалеко от Наиваши нашли золото, и мы тоже стали промывать песок. Позже мать увлеклась скульптурой и ваяла целыми днями. Отец занялся разведением ирландских скаковых лошадей. Меня усадили в седло с четырех лет, и я научилась держаться на лошади не хуже заправского ковбоя.

Все наши знания о слонах были почерпнуты из увлекательных рассказов об охоте и любимых книг, в частности о Бабаре, царе слонов, придуманном нашим двоюродным братом Жаном де Брюнофф. С раннего детства мы привыкли считать слона царем зверей. И если нам на дороге встречался слон, мы почтительно смотрели на него издали, ведь он мог перевернуть нашу машину так же легко, как мы страницу книги.

Однажды вечером 1940 года по радио объявили то, чего так опасались мои родители: Муссолини объявил войну. Появилась полиция, окружила ферму и увезла отца. Итальянец, — значит, «враг». Мать оказалась «союзницей», ибо была француженкой, ей разрешили остаться. Власти конфисковали прииск. Мы продали лошадей, перепахали ипподром; нас не приняли в школу, и мы росли дикарями. Любимым времяпрепровождением была охота в холмах, где бродило множество буйволов, антилоп канна и зебр. Мать, будучи не в силах справиться с нами, отдала нас на воспитание молодому морану (воину) масая Ресону. Он научил нас всему необходимому для жизни среди дикой природы. Ресон по-прежнему живет с нами, в его ведении находится 500 голов скота.

Наконец одна американская миссионерская школа согласилась принять нас в свои стены. Когда война кончилась, вернулся отец. Он поседел и был подавлен четырехлетним пребыванием в лагере для военнопленных в Южной Африке. Необоснованная враждебность к нам рассеялась как дым, и меня отправили в другую школу, откуда вскоре выгнали за плохое поведение и подбивание остальных воспитанниц на бунт за улучшение пищи и условий существования.

После сего эпизода мать сочла, что меня следует приобщить к цивилизации. Меня отправили в «отделочные» школы Парижа, а затем Рима, дабы навести лоск хорошо воспитанной девушки. Ужасающая скука продолжалась до тех пор, пока я не начала посещать кафе экзистенциалистов на правом берегу Сены, где, вырядившись в черное, сидела и слушала Сартра и Кокто, мечтая о Кении, стране солнца и тысячи приключений.

Всю жизнь меня пожирала всепоглощающая страсть к открытиям. Я путешествовала, изучила пять языков и испробовала не одну профессию. Но каждый раз, когда успех был близок, очарование исчезало и я бросала свое занятие. Сначала, вдохновленная красками Африки и ее жителями, я создавала ткани и модели для домов мод, потом занялась фотографией и кино, надеясь запечатлеть красоту и дух любимых мест.

В воскресенье, когда прилетел Иэн, никто не работал, и все рабочие фермы собрались поглазеть на самолет. На нем красовалась надпись «5У — КIХ», которая произносилась «кикс». Добрая сотня мужчин, женщин и детей, разодетых в праздничные одежды, окружила самолет. Размер бомы не превышал 450 шагов от загородки до загородки, но она шла под уклон против господствующего ветра, и Иэн уверял меня, что длины ее хватает. Добровольцы собрали камни, засыпали ямы и вырубили кустарник т. е. ликвидировали все те ловушки, которых Иэн чудом избежал при посадке. К вечеру довольно приличная взлетная полоса была готова. Иэн решил испробовать ее. Он усадил меня в самолет, застегнул ремень, прокатил до загородки в верхней части уклона, развернулся, дал газ и дернул за рычаг рулей высоты. Мы без труда поднялись в воздух; люди внизу жестикулировали и хлопали в ладоши, а мы сделали круг над их головами, домом, фермой, слетали к холмам и сели. Наше приземление походило па нежный поцелуй бабочки, правда весьма страстной бабочки.