Леонид Семаго - Зеленая книга леса

Сверху поползень весь голубоватый: и голова, и спина, и крылья, и хвост. Снизу — белый, и немного рыжего по бокам у хвоста. Глаза светлые, а через глаза от клюва узкие черные полосочки. Клюв острый, прямой, крепкий.

При своей довольно яркой и пестрой окраске поползень на стволе не очень заметен. Ведь кора дубов, осин, сосен и даже берез порой так густо облеплена нашлепками голубоватых лишайников, что чистого места между ними не остается. Под этими нашлепками поползень часть своей добычи находит. И все-таки он — одна из самых заметных фигур зимнего леса: то шуршит, то стучит, то свистит на разные лады с первых минут рассвета и чуть ли не до темноты, как самый настоящий смотритель зимнего леса.

оследний день января был его лучшим днем. Таким неянварским, будто он, случайно опередив свое время, попал сюда из марта. Когда в морозной дымке над невидимым горизонтом белым кругом обозначилось совсем неяркое солнце, стылая белизна неба начала голубеть. И по мере того, как теплело солнце и голубело небо, из белого полутумана веточка за веточкой проявлялся заснеженный лес. Красно-белый вертолет, застоявшийся за двое суток в снегу, замахал навстречу солнцу всеми тремя лопастями, подпрыгнул, повис, и побежали назад домики кордона с невероятно длинными тенями. А впереди за рекой, которая за два месяца так и не покорилась зиме, расстилалась зачарованная страна большой олений лес и царство сосны — древний Усманский бор.

Косые лучи низкого солнца сделали видимыми даже остатки пней, заваленных снегом на старых вырубках. Где пень, там бугорок и тень от него. А когда солнце слизало с деревьев седину густой изморози, расцветился лес, как ковер, расчерченный линиями просек. В голубом наряде стоят березы, зеленцой отсвечивают осинники. Снеговой тяжестью пригнуло сосновые ветки, и как будто отступили друг от друга деревья, реже и светлее стал лес. Среди стоящего соснового воинства — окна-провалы, где лежат жертвы трехдневного непрерывного снегопада. Через эти окна под тенистый полог заглядывает солнце, накладывая на голубоватый снег нежно-розовые полосы.

Неподалеку от дороги на сахарный завод, прямо на хрустком снегу лежит под деревьями олень, не роняя в полудреме голову с тяжелыми рогами. Вертолет сбавляет скорость, почти повисая на месте, но зверь не удостаивает его взглядом. Взлетают по десятку в час с аэродрома за рекой трескучие самолетики, и к ним давно привыкли все олени леса, не разбегаются в ужасе, как бывало при первых полетах. Лежит олень, даже не провожая взглядом автомобили, к которым тоже привык за свои годы. Это сильный и рослый олень с шестнадцатиконечными рогами, переживший не одну трудную зиму. Его не раз видели, но не тронули звероловы: такие в своем лесу нужны. Его встречали охотники, но егерь не позволил стрелять по той же причине.

Не для одного из его ровесников и тех, кто помоложе или постарше, жестокий январь стал последним. Ему тоже пришлось туго, но он еще до глубокого снега и морозов по старой памяти пришел к знакомому бобровому пруду как раз к тому времени, когда домовитые звери съели осенний запас и вышли из норы, чтобы свалить новое дерево. Мягко, без удара и треска легла на снег прямая осина. Этого и дожидался изголодавшийся на сухих орешниковых прутиках рогач, Может, и пытались бобры защитить свое от неожиданного нахлебника, но трещал в лесу ночной мороз, и поспешили они домой, волоча за собой по ветке.

Откусывал, ломал олень ветки, усыпанные пушистыми, серыми почками, торопливо перемалывал их крепкими зубами, чтобы днем, подремывая на солнышке, пережевать все еще раз, наслаждаясь горечью и аптечным привкусом осины. Пробовал скоблить кору с толстых веток и ствола, но она так закаменела от мороза, что острые долота резцов только слегка царапали ее.

Бобры, повалив еще несколько осин, почему-то снова ушли в глухое подземное сидение, и олень, не надеясь больше на своих спасителей, догрыз все, что было можно, и пошел через кусты, пока не вышел на торную кабанью тропу, которая вывела его в старый бор. Тут под мачтовыми соснами после последнего снегопада, как зеленые кусты летом, лежали обломанные ветки с хвоей и шишками. На них удалось прожить несколько дней, но бродили здесь и другие олени, и не хватало на всех скудного корма. Да это и к лучшему, потому что не оленья еда сосновая хвоя. Наедаясь ее, не раз погибали, не дожив до весны, молодые и старые звери.