Леонид Семаго - Гнездо над крыльцом

На следующий день птенцы, словно поняв, что криком ничего не вернешь, лишь изредка и почти без надежды выглядывают наружу, а больше, как бы советуясь, что делать дальше, сидят внутри. А на третье утро скворечник пуст. И уже заглядывает в оставленное жилье воробей: не занять ли его для своей семьи?

Сразу после вылета молодые скворцы начинают жить в стае, хотя в течение нескольких дней семьи продолжают существовать, но без отцов. Матери уводят выводки в места, где их легче прокормить и быстрее обучить собирать корм самостоятельно. Лесные скворцы слетаются в те дубравы, где много деревьев раннего дуба, а значит и дубовой листовертки, которая служит пищей для множества лесных и нелесных птиц — от пеночек до грачей. Сельские скворцы уводят выводки к стадам и фермам, где всегда множество насекомых. Городские летят на бытовые свалки, собираются во дворах у мусорных ящиков. Порой на этих ящиках творится что-то невообразимое: там и голубей множество, немало галок, скворцы и воробьи, и всем хочется есть. Птицы закрывают отбросы сплошной массой тел. Скворчата не могут отогнать голубей силой и с раздраженным криком бегают по их спинам, умудряясь выхватывать куски из голубиных клювов. Это ли не школа смелости? Слетки из одной семьи стараются держаться вместе и не терять из виду мать, которая еще подкармливает их. Скворчихи сообща охраняют молодняк, скопом нападая на врага. Стоит поблизости показаться сороке, как ее тут же гонят прочь, и длиннохвостая понимает, что это не шутки. Коршун, ворон и ворона стараются держаться в стороне от гомонящих скворчиных ватаг, гирляндами унизывающих толстые провода электролиний. К вечеру летят на места общих ночевок, куда прилетают и самцы. Находит ли кто свою семью, можно лишь гадать. Скорее всего, от отношений «отцы — дети» не остается ничего.

Почему самцы так рано покидают птенцов и самок? Оставив выводок под материнским присмотром, скворец через день-два возвращается к покинутому скворечнику или дуплу в надежде, что станет здесь снова отцом. Вновь раздается его залихватский свист, хотя обстановка уже не та: многие звуки гасит шелест листвы, да и соседи, голосом сильнее, не сидят молча (песенное время в птичьем мире еще не прошло). Однако желание самца не всегда встречает ответную решимость самки вновь отдаться материнским заботам. Нередко она от них отказывается. Причина не в угасшем чадолюбии: ее решение зависит только от того, как далось воспитание первого выводка.

Чем труднее кормить первых, тем неохотнее самки отваживаются на повторное гнездование. Холодный и дождливый май так же плох, как и засушливый и не в меру жаркий: одинаково трудно с кормом для птенцов. В такие весны вместо пяти-шести слетков гнездо покидают три-четыре, а иногда — всего два скворчонка. Птенцы как будто сыты, но что приносят им родители вместо улиточек, дождевых червей, гусениц и личинок? Прокисший и размокший хлеб, еще какую-то снедь с помоек, то, что удается собрать под кормушками скотины. Самим, конечно, на такой диете жить можно (скворцы неприхотливы в еде), но растить птенцов нельзя. К тому же многие самки, видимо, знают, что, если во вторых выводках будет меньше птенцов, чем обычно, им придется выкармливать их в одиночку.

Вышло так, что после благоприятного периода лет двенадцать подряд выдавались то ненастные, то засушливые весны, и скворцы, едва управляясь с первыми птенцами, повторно не гнездились. А тех, что отваживались воспитать вторые выводки, было мало. Такие темпы размножения оказались ниже возможностей вида поддерживать численность на прежнем уровне. И остались от недавнего обилия скворцов лишь воспоминания. В 1985–1986 годах в некоторых донских селах, станицах и хуторах не видели этих птиц даже весной.

Но самцы и в такую годину не изменяли своих повадок. В 1979 году я наблюдал за небольшой колонией скворцов в маленьком, всего в полсотни квадратных метров дворике трансформаторной подстанции. По углам этого дворика стояли четыре бетонных столба, в каждом из которых гнездилась скворчиная семья. Май того года был засушливым, и скворцам ни искупаться, ни напиться негде было. 23 мая из всех гнезд вылетели птенцы, а через два дня на каждом столбе уже пел его прежний владелец. Все они сразу принялись за дело: быстренько выбросили из нежилых помещений кое-какую ветошь, начали рвать свежие травинки полыни, тысячелистника, чтобы подновить гнезда. Всю четверку одолевало одинаковое любопытство: как только один из соседей, оборвав пение, спускался на землю, кто-нибудь из троих заглядывал в его столб. Хозяин беззлобно изгонял гостя, а в эти мгновения в его столб заглядывал другой сосед. И это создавало впечатление, что каждый из четырех переживает: вдруг к нему уже прилетела, а моей все нет.