Лео Лионни: Параллельная ботаника

Параллельные растения делятся на две группы, но это различие не означает различных эволюционных уровней, как в случае с нормальными растениями, которые разделены на высшие и низшие порядки. Напротив, две категории применительно к параллельным растениям проистекают из двух путей, посредством которых растения воспринимаются нами. Растения из первой группы непосредственно различимы с помощью чувств и косвенно с помощью инструментов, тогда как растения из второй, гораздо более таинственные и неуловимые, становятся частью нашего знания только косвенно, через образы, слова или другие символические знаки. Первая группа, конечно, больше и содержит более широко распространённые виды. Как замечал Дулье, эти растения «более параллельны». Недвижные во времени с момента странной мутации, которая вызвала их метаморфоз, они разделяют — и некоторые из них на протяжении тысячелетий — довольно потрёпанную историю реального мира. Но пока вокруг них другие растения растут, размножаются и разлагаются в перегной, параллельные растения сохраняют идентичность своей формы нетронутой, подобно оттискам гравюр.

Если сейчас мы имеем возможность воспринять их, если мы способны наблюдать, измерять и изучать их, то лишь назло тревожащему отсутствию любой распознаваемой материи. Эта «безматериальность», упомянутая выше, могла бы показаться результатом внезапной остановки во времени, которая по причинам, пока ещё неизвестным, как кажется, воздействует на некоторые виды растений на различных стадиях истории растительного царства.

Тогда как другие растения, теперь вымершие, разложились и не оставили никакого дальнейшего свидетельства своей жизни на земле, нежели случайный ископаемый отпечаток или фрагмент окаменевшей коры, параллельные растения, по словам Шпиндера, «окаменелости в себе». [9] Max Spinder, «Wachsen und Zeitbegriff» (Biologische Forschungen, Basel, April 1968). И мёртвые, и живые — состояния, оба из которых подразумевали бы нормальное течение времени — они всё равно остаются сами собой, цельными и совершенными в их иллюзорной материальности после тысячелетий неподвижности. Это выглядит так, словно они были внезапно вырваны из времени, лишившиеся сущности и смысла, и оставлены в другом порядке бытия. Подобно памяти, которая берётся из реальности, они сохранили от себя только внешний облик, видимую трёхмерность, лишённую всякой сущности. Большинство этих растений, хотя они и непроницаемы для любых яростных действий природы, разрушается при малейшем контакте с объектом, чуждым их нормальному окружению, распадаясь в пыль и оставляя только химически инертный белый порошок. Их поведение похоже на поведение египетских мумий, которые оставались неповрежденными в течение тысяч лет в своих тёмных могилах, но распадаются на части в первом луче света, оставляя только призрачный налёт человеческой сущности в бинтах. Дулье обращает внимание на то, что эти растения, фактически, подобны мумифицированным растениям, которые странная судьба сочла пригодными для увековечивания не в момент смерти, но в наиболее важный момент их жизни, чтобы сохранить в их нетронутой цельности, всё ещё главными действующими лицами пейзажа, в котором они стоят, процветающие и удачливые.

Растения второй группы также обусловлены ненормальными и часто непостижимыми временными отношениями. Но вместо того, чтобы неизменно оставаться погруженными в постоянный поток внешнего времени, они модулируют своё существование согласно изменяющимся ритмам, которые непредсказуемы для нашего восприятия. Тогда как растения первой группы неподвижны во времени , растения второй группы, химеры предыдущих периодов бытия, движутся, так сказать, вне времени , в искусственном аморфном времени наших собственных поездов, в не поддающейся измерению последовательности внезапных рывков и в равной степени внезапных остановок в прошлом, в будущем, и в более не существующем настоящем. Они — конкретный образ этого капризного невремени, параллельного времени, которое течёт, и в котором мы приучили себя двигаться.

Эта «парахрономия», как назвал это Шпиндер, в противоположность «хроностазису» других параллельных растений, имеет подтекст, который мы только недавно начали понимать. Именно Шпиндер собственной персоной, столкнувшись с явлениями, которые отчётливо переступили границы биологии, предположил, что эти растения могут быть поняты только посредством принципов и методов феноменологии, и, возможно, даже психолингвистики. Связанное с нами тесными психосимбиотическими связями, их присутствие в некотором смысле кажется богаче и «гуще», чем у растений первой группы, потому что они растут в ритме нашего субъективного времени, и в конечном счете принимают форму долгого и замысловатого концептуального процесса. Эти растения, которые по необъяснимым причинам потеряли свою истинную экзистенциальность в какой-то довольно отдалённой точке реального времени, сегодня переоткрываются в богатом событиями ландшафте нашего воображения, где они вновь появляются из истинного отдалённого прошлого, обогащённого двусмысленным настоящим, готовые к тому, чтобы быть изображёнными, описанными и снабжёнными комментариями.