Виктор Балашов: Живи, ирбис!

— «Где написано, что белок в лесу стрелять нельзя? — орал он, наступая на мальчишек. — Покажите, где это написано!»

Теперь ему, как говорится, крыть нечем: категорические призывы развешены повсюду… Только нашей белочки им уже не вернуть. Не помогут они и ее осиротевшим детенышам, что пищат сейчас у меня под столом в картонной коробке из-под ботинок.

Илюша с Николаем принесли мне их вчера в фуражке.

— Вот… Не едят ничего. Может, у вас получится…

У Илюшки глаза на мокром месте, не глаза — голубые озера. Николай же, как всегда, выдерживал характер, не плакал, только вздыхал порывисто, да желвачки вздувались на скулах. Левое ухо у него подозрительно вспухло — то ли ушибся, когда на дерево за бельчатами лазил, то ли стычка с охотником не одним разговором завершилась.

Бельчат на воспитание приносят нам не каждый день, и вид у меня, наверно, был немножко растерянный, потому что Николай укоризненно заметил:

— Все мы ведь виноваты — приучили свою белку людей не бояться. Вот она и подпустила того… с ружьем.

Что верно, то верно — гулять мы зачастую отправлялись втроем и белку в лесу приручали тоже все трое. Поначалу она дичилась нас, пряталась в густой хвое, сердито цокала на незваных гостей и даже швырялась сверху еловыми шишками. Потом все же привыкла, стала охотно подбирать гостинцы, которые мы оставляли для нее под деревом. Может быть, она и от охотника ждала кедровых орешков и подсолнухов?

В последнее время у рыженькой непоседы хлопот было по горло: из сучьев и мха ладила гнездо для будущего потомства. А недавно в развилке сосны мы услышали писк новорожденных. В тот же день мои юннаты завели «Дневник наблюдений». И кто знает, сколько важных открытий могло бы быть в нем увековечено, если б не этот шальной выстрел.

Вначале мы попытались переложить обязанности кормилицы на кошку. Разыскали в поселке такую, у которой котята недавно вывелись, уговорили ее хозяйку. Кормящая кошка усыновит кого угодно, будь то даже медвежонок, лишь бы от него котятами пахло. А вот котятам вовсе не понравилось, что их старательно перемешивают с лесными дикарями, и они отчаянным писком призывали родительницу на помощь. Грузная, тигровой окраски мама-кошка орала в сенях до хрипоты, драла когтями обивку на двери. Потом вдруг умолкла и вскоре пожаловала к нам через открытую форточку.

В два прыжка оказалась мамаша возле своих детенышей… Нет, ее не проведешь! Кошка внезапно ощетинилась, заурчала и, схватив за шиворот одного бельчонка, поволокла его под кровать. Николай на четвереньках — за ней, и под кроватью началась жуткая возня.

Я поспешил изъять двух оставшихся бельчат из кошачьего семейства. Скоро вылез запыхавшийся и пыльный Николай. Он подал мне третьего. В том месте, где кошка укусила бельчонка за шкурку, выступила капелька крови.

Итак, рыжие подкидыши снова водворились в моей комнате и пуще прежнего надрывались жалобным писком. Все сложные обязанности мамы-белки ложились отныне на меня.

Прежде всего, я отправился к соседям за молоком. Ради исключительного случая козу подоили вне расписания, и я принес домой полстакана теплого парного молока. Но самое трудное только еще начиналось.

Лакать из блюдечка бельчата отказались сразу же и наотрез. Уж как только я ни ухищрялся! Мазал им губы молоком, приспосабливал для кормления бумажный кулечек, тыкал их мордочками в блюдце. Бельчата чихали, фыркали, корчились от удушья, но не проглотили ни капли. Тогда я взял одного бельчонка, перевернул его на спинку и стал пипеткой закапывать молоко в ротик. Не помогло! Зверек бился у меня в руках так отчаянно, будто его собирались отравить, кашлял, захлебывался, извивался.

Во время этой канительной процедуры каждый из бельчат успел искупаться в блюдце. Мокрые, они мелко дрожали от холода. Пришлось снимать с них молоко промокашкой и сушить каждого в отдельности над электрической плиткой.

Высушенных бельчат я пустил погулять по одеялу в надежде, что после моциона у них появится аппетит. Вид у сирот был самый жалкий. Шерстка, рыженькая на боках и белая на брюшке была еще короткой и редкой. Хвостики не толще карандаша, ничего похожего на роскошные пышные хвосты их взрослых сородичей. Глаза большие, выпуклые, но невыразительные и мутные, как болотная водица.

Бельчата расползлись по одеялу с жалобным писком, искали мать. Они неуклюже тыкались тупыми носами в подушку, сборили наволочку своими длинными пальчиками. За одним не доглядел — он свалился с кровати, ударился мордочкой о пол и задрожал, как ребенок, закатившийся в беззвучном крике, широко открывая роток.