Николай Кузнецов - Мой друг лайка

Рыжик долго бежал по отмели, а затем, почувствовав свое одиночество, жалобно завыл. Раздосадованный его упрямством, я старательно греб, удаляясь от острова. Пес не выдержал и поплыл.

Начинался морской прилив, большие пологие волны шли из горла Белого моря. Собака быстро плыла к остановившейся лодке и жалобно повизгивала. С радостью втащив упрямца в лодку, осыпаемый дождем брызг, летевших с его шерсти, я ласкал пса.

После этого случая Рыжик признал во мне настоящего хозяина и ни к кому другому не был так привязан.

По сравнению с другими собаками, жившими у меня до Рыжика, он был необычайно самостоятелен на охоте. Чуткий собачий инстинкт, укрепленный практикой, помогал ему в этой самостоятельности, но она не отдаляла от меня собаку и не мешала охотиться.

Никаких свистов и криков не нужно было моему Рыжику, но тем не менее он не терялся в лесу и никогда не ходил у ног. Охотясь с ним по крупному зверю, я убедился в большой ценности этого свойства зверовой лайки, дающего охотнику возможность не обнаруживать себя раньше времени.

Особенной страстью отличалась работа Рыжика в охоте на лося. Искал он этого зверя мастерски, облаивал так умно, что многие из охотников звали его лосиным пастухом.

— Не та собака, что зверя гонит да без толку лает, а та собака, которая уговаривает, — говорил мне как-то один из вологодских охотников, наблюдая работу Рыжика по лосю.

Стреляя выбракованных лосей, медведей, видя схватки моего пса с барсуками, я часто с улыбкой вспоминал того петуха, который поверг в ужас будущего медвежатника.

На зверовой охоте Рыжик не знал усталости и мог неделями работать в любых условиях. Только раз мне пришлось выносить его из лесу на своих плечах, когда он, увязнув в глубоком снегу, не смог увернуться от нападения лося. Я стрелял в самый критический момент, когда разъяренный рогач пытался затоптать собаку.

Выстрел спас Рыжика, но все же он получил скользящий удар по боку и буквально выполз из-под морды рухнувшего животного.

Пройдя несколько шагов, собака, тяжело дыша, легла на бок. Все мои уговоры и ласки не могли заставить ее идти, и мне пришлось нести Рыжика на себе. Умная собака покорно терпела боль и неудобное положение, она понимала сочувствие своего хозяина.

Наш путь был долог и труден. Лыжи глубоко увязали, я часто отдыхал, сидя в снегу и осторожно укладывая рядом собаку. Иногда я чувствовал на своей руке нежный горячий язык Рыжика. Это было выражение искренней собачьей благодарности.

Глухой звездной ночью я наконец дошел до лесной сторожки. Здесь несколько дней ухаживал за больным, используя все доступные в походе средства. Рыжик спокойно лежал, пока я был около него, и начинал жалобно скулить, когда видел, что я собираюсь на охоту.

Так постепенно складывалась натура преданной собаки, забывшей былую дикость и злобу. Рыжик стал моим помощником и другом в охотничьих делах.

Вспоминаю случай, когда на меня почти в упор смотрели маленькие полыхавшие злобой глаза раненого медведя. Спешно перезаряжая ружье, я глядел на приближавшегося зверя, и тошнотворное чувство страха овладевало мной. Я понимал, что оставшихся мгновений не хватит на то, чтобы вытащить патрон из гнезда патронташа. Лаявший в стороне Рыжик, точно поняв грозившую мне опасность, с яростью вцепился медведю в гачи. Пример заразительно подействовал на другого находившегося неподалеку пса, и остановленный ими медведь закрутился на месте, бросаясь на собак и ловя их широко расставленными когтистыми лапами. Атака собак спасла, я перезарядил ружье и выстрелил.

— Ну вот мы и квиты! — сказал я Рыжику, не мешая ему трепать убитого зверя. Умный пес весело лаял, утверждая свое неограниченное право на медведя.

В бесконечных странствиях со мной по лесам Ярославской области пес не раз подвергался смертельной опасности и всегда счастливо избегал печального конца.

В него стреляли, принимая за лисицу, он попадал в капкан, я выручал его из заячьей петли, в которой Рыжик просидел целый день и не задохся только благодаря своей выдержке, и, наконец, он чудом избавлялся от волков. Но иногда, находясь в беде, пес пытался самостоятельно выбраться из нее и прибегал к рецептам, подсказанным самой природой. В лесах Некрасовского района на Рыжика напал крупный орел-беркут. Птица защищала двух птенцов, уже слетевших с гнезда. Приняв, видимо, собаку за лисицу, свирепая орлица схватила ее одной лапой за шею, а другой за крестец. По счастливой случайности я не снял с собаки широкого ременного ошейника, и он отчасти защищал шею собаки. Рыжик тщетно пытался укусить птицу и визжал, получая удары клювом по голове и бокам. Орел был настолько силен, что без особого труда приподнимал лайку с земли. Боясь ранить собаку, я не решался стрелять и бежал на выручку.