Тимофей Печёрин: Усы, лапы и хвост

Со злобным вскриком я остановился, развернувшись в сторону вора. Посмотрел ему прямо в глаза… чем заставил его, злого и окровавленного, инстинктивно отпрянуть. И хоть толику времени, но выиграл. Как там Лариса-Мегера сказала? Достаточно открыть кувшин, пробку сорвав. Что под силу даже мелкой крысе, тем более должно получиться у существа покрупнее.

Что ж… пробка, сидевшая, казалось бы, намертво, с легкостью поддалась нажиму моей передней лапы. И тотчас же из открытого горлышка повалил густой дым — необычного голубоватого цвета. Много дыма…

— Ни хрена себе! — воскликнул один из воров, испугано пятясь, — это что? Газ ядовитый?!

— Химическое оружие, — вторил ему напарник, — этот, сука, террорист по ходу. Ёпрст! Во че же мы вляпались!

Тем временем дым не спешил растекаться, как того требовали законы физики. Напротив, стягиваясь и уплотняясь, он вскоре принял форму, отдаленно напоминающую фигуру человека. Ничего общего ни со стариком Хоттабычем, ни даже с добродушным Джинном из диснеевского мультика, та, разумеется, не имела. Однако ж была снабжена головой. А также ртом, чтобы говорить.

— Ну ни хрена себе! — вновь, но уже словно сквозь невидимую пелену, донесся до меня возглас удивления кого-то из воров.

— Чего изволит новый хозяин? — громогласно, но ровно, без эмоций произнес джинн.

Как оказалось, он прекрасно говорил по-русски. Ну или по-кошачьи… или на любом другом языке, что является родным для очередного хозяина.

Набережную укрепили и обустроили всего несколько лет назад. Крутой откос берега, по весне подмываемый рекой, а летом обычно обрастающий сорной травой, превратили, на мой дилетантский взгляд, в настоящее произведение архитектурного искусства. В целый лабиринт из лестниц, площадок, гранитных тротуаров и зеленых пятен газона. Снабдили скамейками и фонарными столбами, украсили барельефами и скульптурами.

Теперь горожане охотно отмечали здесь праздники. Да и в обычные дни некоторые из них находили это место для прогулки наилучшим. Особенно влюбленные парочки.

Противоположный берег похвастаться подобными красотами не мог. Во-первых, потому, что располагался заметно ниже. Ну а во-вторых прибрежный район с той стороны реки изначально застраивался абы как. Неблагоустроенными домиками (как в деревне), деревянными бараками, почти прогнившими, но так и не смененными жильем посолиднее. Соответствующим был и контингент жильцов. В силу чего никакая красота, будучи добавленной к тамошней обстановке, не могла исправить ее ни на йоту. А напротив, выглядела бы издевательством, вроде клоунского грима на лицах пациентов хосписа.

Сам я смотрел на оба берега с высоты моста, находясь прямо над серединой реки. Где вода поглубже. Выждал, когда пройдет выглянувший из-под моста небольшой теплоход — тезка нашего города, судя по надписи на борту. Дождался, пока стихнет вдалеке музыка, услаждавшая слух его пассажиров: какая-то псевдо-цыганщина, вроде бы любимая дамами бальзаковского возраста. И уже затем приступил к тому, для чего, собственно, и пришел сегодня к реке.

…моим первым желанием, с коим я хотел обратиться к джинну, было превратить тех двух воров в крыс. Хотя бы в отместку за пинок, от которого до сих пор болело в боку. Впрочем, почти сразу я передумал: во-первых, вспомнил про закон сохранения, упомянутый Мегерой. Ведь мало ли каким зверьем может пополниться человечество в порядке компенсации. Ну а во-вторых… что-то я сомневаюсь, чтоб сами воры оттого почувствовали серьезные перемены в жизни. Как по мне, от городских подвальных и помоечных грызунов эту людскую породу отличал лишь факт их рождения человеческими женщинами. Если уж даже внешность, как я успел убедиться — штука условная.

Пришлось обойтись карой помягче… хотя как знать. У воров в буквальном смысле отсохли руки — так что тащить чужое добро им стало банально нечем.

Следом я, разумеется, попросил джинна вернуть мне человеческую жизнь. Именно вернуть, а не превратить меня в некое произвольное существо вида Хомо Сапиенс. Очень, знаете ли, в таких вопросах важна конкретика. И, к чести волшебного духа, сработал он чисто. Безукоризненно даже.

Вместе с кувшином я перенесся в свою квартиру — опустевшую, никаким лысеющим очкариком не населенную. Я скажу даже больше: в свою же собственную кровать. С которой все и началось.

Сомнения у меня остались лишь насчет работы. Уволили ли меня, так надолго пропавшего без вести? А может, джинн подсуетился и на сей счет? Не знаю: сам не спрашивал, а дух из кувшина не уточнял. Они, духи, вообще-то создания неразговорчивые. Завтра понедельник — и завтра же должна прийти ясность.