Тимофей Печёрин: Усы, лапы и хвост

Допускала… и оттого, видимо, не особенно смогла прижиться среди наших берез и осин. Потому что без крайностей жизнь в России представить сложно. Тирания неизбежно чередуется со смутой и вольницей, безумная роскошь соседствует с бедностью. А вот с промежуточными вариантами; компромиссами типа демократии и среднего класса — нелады. Легче и продуктивнее бывает арбузы в тундре выращивать.

И все-таки именно чистилище стало казаться мне наиболее верным определением того места, где до поры до времени выпало находиться. И дело было вовсе не в банальном самоутешении. Нет: сколь бы ни способствовало вынужденное безделье увяданию, телесному и умственному, а превращать порося в карася я не был склонен в принципе.

Соль же заключалась в следующем. Это в аду, если верить Данте, надлежало всякую надежду оставить на входе. Чистилище же, хоть и будучи далеким от райских кущ, на вышеупомянутой надежде, напротив, целиком зиждилось. Надежде на покаяние и прощение — и на долгожданный рай в качестве награды.

Так и в приюте: сколь ни было безрадостным пребывание в нем, а место надежде нашлось и здесь. Ее несли из внешнего, освещенного не лампочками, а солнцем, мира люди, что время от времени спускались в мрачный вонючий подвал. Дети со своими родителями; иногда одни взрослые без детей — они приходили, желая приобрести домашнего любимца. И при этом сэкономить деньги, ни гроша не оставив на «птичьем рынке» или в зоомагазине.

Увы: их визиты чаще всего заканчивались быстро и безрезультатно. Отпугивал людей во-первых запах, а во-вторых несносная манера собак и ругаться и приветствовать одинаково — лаем во весь голос. Попробуй тут отличи! Вдобавок, выглядели обитатели приюта в большинстве своем так, что с первого взгляда могли отбить желание приласкать такую зверушку и обогреть. О, соседка наша серая, покойная, являла собой еще не худший пример. Скажем так, не самый худший.

И все же кое-кого лучики надежды из внешнего мира не обманывали. Согревали. Вот, например, щенка, которого не иначе как по дурости разместили в нашем вольере через несколько дней после смерти серой кошки. А может и не по дурости… не совсем по дурости: просто со свободным местом в приюте сделалось совсем плохо.

Еще мелкий, вдвое меньше меня, щенок просто не успел заразиться злобой от взрослых собратьев. Равно как и ненавистью к таким как мы. Маленькие же слабости его — непоседливость и неуклюжесть — в другое время и при иной обстановке выглядели бы даже забавно.

Иначе думал пятнистый сосед. Уже в первый день пребывания щенка в нашем вольере он подговаривал меня напасть на это маленькое бойкое существо. Не чтоб воспитать или поставить на место — сии реверансы в отношении неугодных мог позволить себе только человек. Предполагалось песьего детеныша банально загрызть, покуда он, забавный и безобидный, не вырос в хищную тварь.

Я отказался, и намерения трехцветного гнуса так и остались намерениями. Расправиться со щенком в одиночку он не решился, даром что намеченная жертва была заведомо слабее. Ну а мне вдруг подумалось, что под маской циника и фаталиста скрывается банальный трус. Нет, даже трус по убеждению. А все его страшилки насчет мехов, да выражение твердокаменного равнодушия суть либо маски, либо способ заразить страхом и трусостью окружающих. Ведь обидно трястись от ужаса, когда другие не трясутся. Куда как лучше под трясучку свою подвести хоть что-то, что сойдет за объективность. Авось и самому легче станет…

Щенок пробыл с нами дня три, не больше. А затем сменил голый грязный пол и скудный приютский паек на мягкий коврик и полную миску. Его забрала, избрав в домашние любимцы, милая девчушка с двумя косичками.

А мы с трехцветным собратом по виду остались: он — все также равнодушно взирать на мир, а я… собственно, для того, для чего и предназначалось чистилище. Пробовал молиться, хотя бы мысленно. Подвергал жизнь арбитражу, ища повод для покаянья. Идея, зародившаяся еще во время постоя в магазине, теперь вошла в полную силу. Очень уж тому способствовала сама атмосфера приюта вкупе с моими ассоциациями.

Правда, рефлексия в итоге так ничего и не дала. Кроме упомянутой еще раньше гордыни, особых причин для раскаяния я не нашел. Сколько помню, ничего не украл и никого не убил; слушался родителей, почти не дрался и учился хорошо. Даже не списывал никогда — понимал потому что: знаний сия сомнительная уловка не прибавит мне ни на йоту. А диплом или аттестат, не обеспеченный знаниями, это примерно как валюта, не обеспеченная реальными ценностями. Пользы никакой, а вот проблемы создать может.