Карл Май - Виннету

— Мое имя Уайт. Вы ведь слышали?

— И кто вы такой?

— Я — старший инженер соседнего участка.

— Имеет ли кто-нибудь из нас право там распоряжаться?

— Думаю, что нет!

— Ну, вот! Меня зовут Бэнкрефт, и я — старший инженер этого участка. Никто не смеет мне приказывать, и менее всего вы, мистер Уайт!

— Вы правы, что мы с вами занимаем равное положение, — ответил тот спокойно. — Никто из нас не обязан слушаться приказаний другого. Но если один замечает, что другой вредит предприятию, в котором оба работают, то его обязанность обратить внимание другого на его ошибки. Ваша же цель жизни, очевидно, заключается в этом бочонке! Когда я приехал сюда два часа назад, я насчитал шестнадцать человек — и они были все пьяны…

— Два часа тому назад? — перебил его Бэнкрефт. — Вы здесь уже так давно?

— Так точно. Я уже успел ознакомиться с чертежами и разузнать, кто их делал. Видно, у вас тут была привольная жизнь, в то время как один-единственный, и вдобавок самый младший из вас, должен был справляться со своей работой!

Бэнкрефт приблизился ко мне и прошипел:

— Это вы сказали, никто другой, как вы! Попробуйте-ка отрицать это, гнусный лжец и коварный предатель!

— Нет, — ответил ему Уайт. — Ваш молодой коллега поступил, как джентльмен, и только с похвалой отзывался о вас. Он защищал вас, и я советую извиниться за то, что вы назвали его лжецом и предателем.

— Извиниться? И не подумаю даже! — язвительно усмехнулся Бэнкрефт. — Этот грингорн не умеет отличить треугольник от четырехугольника и все же воображает, что он землемер! Наша работа оттого и не продвигается, что он только тормозит ее, делая все наоборот, и если он теперь вместо того, чтобы признаться в этом, клевещет на нас, то…

Он остановился на середине фразы. В течение трех месяцев я все сносил и предоставлял этим людям думать обо мне, как им заблагорассудится. Теперь наступил наконец момент показать, что он ошибается во мне! Я стиснул руку Бэнкрефта с такой силой, что он не мог продолжать говорить от боли.

— Мистер Бэнкрефт! Вы выпили слишком много виски и не выспались! Поэтому я считаю, что вы еще пьяны и что вами ничего не было сказано!

— Я пьян? Да вы с ума сошли!

— Разумеется, пьяны! Потому что, если бы я знал, что вы трезвы и вполне обдуманно оскорбили меня, я был бы вынужден повалить вас на землю, как мальчишку! Поняли? Хватит ли у вас еще смелости отрицать, что вы не проспались, как следует?

Я все еще крепко держал его за руку. Он, безусловно, никогда не предполагал, что будет испытывать страх передо мной, но теперь он боялся меня — я это видел. Его ни в коем случае нельзя было назвать слабым человеком, он испугался, очевидно, выражения моего лица. Ему не хотелось сказать, что он еще пьян, и в то же время он не осмеливался настаивать на своем обвинении, поэтому он обратился за помощью к предводителю двенадцати вестменов, данных нам для защиты от индейцев.

— Мистер Рэтлер, вы допускаете, что этот вот человек поднимает на меня руку? Разве вы не для того здесь, чтобы нас защищать?

Рэтлер был высокий широкоплечий парень, обладавший силой четверых, чрезвычайно грубый и жестокий субъект, и вместе с тем любимый собутыльник Бэнкрефта. Он меня терпеть не мог и теперь обрадовался случаю излить на меня накопившуюся ненависть. Подойдя ко мне, он схватил меня за руку подобно тому, как я все еще держал Бэнкрефта, и ответил:

— Нет, этого я не могу допустить, мистер Бэнкрефт! Этот мальчишка не успел еще износить своих первых чулок и осмеливается угрожать взрослым! Позорит их и клевещет на них! Прочь руки от мистера Бэнкрефта, негодный мальчишка! А не то я покажу тебе, что ты за грингорн!

Приглашение относилось ко мне, при этом он сильно тряс мою руку. Такая завязка улыбалась мне еще больше, так как Рэтлер был посильнее нашего старшего инженера. Если бы мне удалось проучить его, то это произвело бы большее впечатление, чем если бы я доказал инженеру, что вовсе не боюсь его. Я вырвал свою руку и возразил:

— Я — мальчишка, грингорн? Возьмите тотчас же свои слова назад, мистер Рэтлер, а не то я швырну вас наземь!

— Вы? Меня? — рассмеялся он. — Эдакий грингорн хвастает, что…

Он не мог продолжать, так как я с такой силой ударил его кулаком в висок, что он, как мешок, повалился наземь и, оглушенный, остался лежать. На несколько минут воцарилось молчание. Затем один из товарищей Рэтлера воскликнул:

— О, дьявол! Неужели мы должны спокойно смотреть, как этот немчик бьет нашего предводителя? Лупите его, негодяя!