Томас Берджер: Маленький Большой Человек

Должен сказать, что у меня богатый опыт общения с этой публикой: лет десять назад, пытаясь излечиться от своей мигрени и ночных кошмаров, я вдоволь хлебнул медицины, дважды в неделю на протяжении нескольких лет посещая процедуры (за что платил по 50 долларов в час) – и всё это без малейшего намёка на какой-либо эффект.

«И всё же я вынужден настаивать на встрече с мистером Крэббом, – добавил я в заключение. – Я только что проехал сто миль только лишь затем, чтобы увидеться с ним, и потратил на это всё утро, которое мог бы провести с большей пользой, изучая состояние своих банковских счетов».

Он тут же уступил моей настойчивости. Представителям его профессии совсем несложно навязать свою волю, если пользоваться не эмоциональными, а экономическими аргументами.

Мы поднялись по лестнице и долго шли коридорами. Психиатрическое отделение – самое молодое в данном учреждении – было сплошь из стекла, кафеля и филодендронов: честно говоря, оно больше напоминало оранжерею, где, словно грибы среди листвы, тут и там выглядывали стариковские лысины. Мы вышли на застекленную веранду, всю заросшую геранью. За окном вступил в свои права декабрь, а здесь, внутри, благодаря термостатному оборудованию круглый год царило искусственное лето. Вдруг меня поразило жуткое видение: на сидении кресла-качалки спиной к нам стояла отвратительная чёрная птица – канюк или гриф – такой огромный, какого мне ещё не доводилось встречать. Он устремлял неподвижный взгляд своих змеиных глаз вниз, во двор, словно высматривая добычу, и его сморщенная лысая головка едва заметно дрожала.

«Мистер Крэбб, – обратился доктор Тиг к птице, – к вам пришли. И как бы вы ни относились ко мне, я полагаю, что со своим гостем вы будете максимально вежливы».

Птица медленно повернула голову и взглянула через своё покатое плечо. Мой ужас несколько поубавился, когда вместо клюва я увидел человеческое лицо, высохшее и сморщенное, словно старая клеёнка, о которой упоминала миссис Бэрр, но это было лицо, а точнее – злое личико с глазками жгучими и синими, словно небо в сентябре.

«Слушай, парень, – сказал старик доктору Тигу. – Однажды возле Каменного Брода меня ранило в жопу, и я тогда сам вырезал оттуда пулю своим ножом с помощью зеркальца; так вот, моя волосатая задница была просто загляденье по сравнению с твоей рожей».

Он развернул кресло. Если птицей он казался крупной, то для человека был явно мелковат. Его крошечные ножки были обуты в ковбойские сапожки, что, видимо, должно было свидетельствовать о любви к лошадям. То, что я принял за тёмное оперение, на самом деле оказалось старым фраком, который от времени принял мутно-зелёную окраску. В солярии, где мы находились, было так тепло, что герань, казалось, вот-вот зацветёт, но на старике под фраком был толстый шерстяной свитер, надетый поверх фланелевой пижамы. Штанины пижамных брюк высоко задрались, открывая взору серые кальсоны, заправленные в чёрные гетры.

Голос его я храню по сегодняшний день. Представьте себе, если сможете, что кто-то бренчит на расстроенной гитаре, в которую насыпали гравия: дребезжит, скрипит, шуршит.

Доктор Тиг взглянул на старика с улыбкой, в которой за снисходительностью угадывалась едва сдерживаемая ненависть, и представил нас друг другу.

Вдруг Крэбб сунул в рот и пришлепнул на свои коричневые десны вставную челюсть, которую всё это время прятал в кулаке, и, оскалив на доктора свои искусственные зубы, прорычал: «Ты, глиста недоношенная, пшёл вон отсюда, сукин сын».

Тиг поднял глаза к небу и сложил руки на груди, имитируя христианское всепрощение, а потом взглянул на меня и сказал: «Если мистер Крэбб не возражает, не вижу, отчего бы Вам не побеседовать с ним здесь в спокойной обстановке – с полчаса. На обратном пути можете заглянуть ко мне в кабинет, мистер Снелл».

Джек Крэбб взглянул на меня искоса, выплюнул свою челюсть и засунул её во внутренний карман фрака. От сознания, что теперь всё зависит от моей способности установить контакт с собеседником, мне стало не по себе, С той самой минуты, как я убедился, что он – не птица, я не сомневался, что всё, о чём он написал в своем письме, – чистая правда. И всё же я решил действовать осторожно…

Он вновь уставился на меня своими пронзительными синими глазами. Я подождал, затем счел за благо капитулировать и отвел, взгляд.

«Да ты, никак, баба, сынок, – сказал он, наконец, вполне доброжелательно. – Так точно, сэр, – рыхлая толстая баба! Бьюсь об заклад, если схватить тебя за руку – след надолго останется, как будто она у тебя из воска. Я видал одного такого педика, вроде тебя. Он припёрся на Запад и сунулся зачем-то в племя Кайова, а они привязали его к дереву, а потом ихние женщины секли его розгами, пока не перемесили ему всю спину… Деньги принёс?»