Джеймс Купер - Избранные сочинения в 9 томах. Том 2 - Следопыт; Пионеры

— Хорошо, хорошо, это неважно, — прервала ее Элизабет.

Лицо ее на мгновение вспыхнуло румянцем, на губах мелькнула улыбка, но подруга ее не успела заметить ни того, ни другого.

— Люди эти стремились дать хорошее образование своим детям, часто посылали их в Англию, даже обучали в колледжах. Именно этим мистер Джонс и объясняет широкие познания мистера Эдвардса. Шериф признает, что мистер Эдвардс почти так же сведущ, как ваш пли мой отец или даже как он сам…

— Ну, он-то безусловно достиг вершин учености! Итак, шериф убежден, что могиканин — родной или двоюродный дедушка Оливера Эдвардса.

— Значит, вам приходилось слышать, что говорил мистер Джонс?

— И довольно часто, хотя и не на эту тему. Я достаточно хорошо знаю своего кузена, у него непременно оказывается собственная теория относительно всего на свете. Но интересно, как объясняет он то обстоятельство, что хижина Кожаного Чулка — единственный во всей округе дом, чьи двери не открываются гостеприимно для каждого, кому вздумается туда войти?

— Нет, об этом разговор не заходил, — ответила дочь священника. — Но я думаю, это лишь потому, что оба старых охотника бедны и хотят сберечь то немногое, что имеют. Конечно, богатство тоже иногда бывает бременем, но, мисс Темпл, вы не можете себе представить, как тяжко быть бедным, очень бедным!

— Надеюсь, вы не себя имеете в виду, Луиза? Не может быть, чтобы в стране такого изобилия священник терпел нужду!

— Нет, конечно, нельзя сказать, что человек нищ, если он опирается на помощь нашего создателя, — ответила Луиза тихо и смиренно, — но бывают такие лишения, от которых разрывается сердце…

— Но не у вас же, дорогая Луиза? — пылко воскликнула Элизабет. — Неужели вам приходилось знавать подлинную нужду?

— Ах, мисс Темпл, мне кажется, вы плохо знаете, что такое трудности жизни. Мой отец много лет был миссионером в только что заселившихся краях, где люди были очень бедны. Мы сами не раз сидели без хлеба. Нам не на что было купить себе еды, а милостыню просить мы стыдились, отец не хотел позорить свой духовный сан. И сколько раз приходилось ему покидать дом, оставляя в нем больных и голодных, которые с тоской глядели ему вслед, понимая, что от них уходит их единственный земной друг и утешитель! А отец уезжал туда, куда призывал его долг священника, которым он не мог пренебречь, какие бы бедствия в это время ни обрушились на его собственную семью. Ах, как трудно утешать других, когда у тебя самого сердце терзается мукой!

— Но ведь все это уже позади! Я полагаю, теперь доходов вашего отца хватает на все ваши насущные потребности. Во всяком случае, так должно быть… непременно должно…

— Да, теперь нам хватает, — ответила Луиза, опустив голову на грудь, чтобы скрыть подступившие к глазам слезы. — Теперь хватает, потому что я единственная, кто остался от всей нашей семьи…

Разговор этот, принявший такой неожиданный оборот, заставил девушек забыть про все другое. Элизабет обняла подругу, а та рыдала, поддавшись на мгновение горю. Но вот Луиза подняла свое кроткое личико, и девушки, теперь уже молча, направились дальше.

К этому времени они добрались до вершины горы. Стало совсем жарко, и подруги, сойдя с дороги, углубились в лесную чащу, под сень величественных деревьев, где царила бодрящая прохлада, особенно приятная после трудного подъема под палящими лучами солнца. Теперь девушки, словно по обоюдному согласию, говорили лишь о том, что попадалось на пути, и каждое дерево, кустик и цветок вызывали их простодушное восхищение.

Так они продолжали идти вдоль обрыва, любуясь мирными пейзажами Отсего и прислушиваясь к грохоту колес, стуку молотков и людским голосам, которые доносились из поселений в долине и сливались с голосами природы. Вдруг Элизабет вздрогнула.

— Вы слышите, Луиза? — воскликнула она в волнении. — Где-то на горе плачет младенец. Я не знала, что здесь поблизости есть жилье. Или, может быть, какой-нибудь ребенок заблудился, отстал от родителей?

— Да, это часто случается, — ответила Луиза. — Пойдемте на голос. Что, если и в самом деле кто-нибудь сбился с дороги, умирает от голода…

Подруги ускорили шаг, стремясь как можно скорее дойти туда, откуда раздавались негромкие печальные звуки.

Одаренной пылким воображением Элизабет уж не раз казалось, что она видит страдальца, как вдруг Луиза схватила ее за руку и, указывая на нечто позади себя, воскликнула:

— Взгляните на собаку!

Воин неотступно следовал за своей молодой хозяйкой с той минуты, как ее голос заставил его выбраться из конуры. Но почтенный возраст давно лишил пса его былой резвости, и, когда девушки останавливались полюбоваться видом или добавить цветок к букету, огромный мастиф тут же укладывался и, закрыв глаза, выжидал, когда надо будет снова подняться. Вялый, апатичный вид пса мало вязался с его ролью защитника. Но, когда Элизабет в ответ на возглас Луизы обернулась, она увидела, что собака, пригнув голову к земле, уставилась на что-то далеко впереди и шерсть у нее стоит дыбом, то ли от страха, то ли от ярости. Скорее всего, причиной тому была ярость, ибо Воин издавал низкое, глухое рычание и так оскаливал клыки, что напугал бы хозяйку, не знай она своего верного четвероногого друга.