— Следопыт! Благородный, великодушный Следопыт! — воскликнула наша героиня и, схватив его руку, поцеловала ее с каким-то благоговейным чувством. — Вы не цените себя по заслугам! И вы забываете моего бедного батюшку и свое обещание. Мало же вы меня знаете!
— А теперь Джаспер, — продолжал Следопыт, не сдаваясь на уверения молодой девушки и не позволяя отвлечь себя от своей мысли. — Он другое дело. Что до того, чтобы кормить жену и любить ее, тут наши шансы равны, я знаю его как степенного, заботливого парня и работягу. К тому же он с образованием, знает по-французски, много читает и даже те самые книги, какие, я догадываюсь, нравятся и вам — он вас всегда поймет, чего я, к сожалению, не могу сказать про себя.
— Ну и что же? — нетерпеливо воскликнула Мэйбл. — Зачем сейчас об этом толковать? Да и вообще, к чему все эти разговоры?
— А кроме того, парень так речисто выражает свои мысли, что я нипочем с ним не сравнюсь. Коли есть кто на свете, о ком я способен говорить убедительно и красноречиво, так это вы, Мэйбл, а ведь стоит вспомнить наш последний с ним разговор, тут Джаспер не только заткнул меня за пояс, а, можно сказать, совсем пристыдил. Он рассказал мне, как вы просты душою, какое у вас доброе, отзывчивое сердце и как вы презираете мелкое тщеславие: вы легко могли бы выйти за офицера — это он так говорил, — но для вас главное — чувство, и вы предпочтете последовать голосу сердца, чем даже стать полковницей. Он говорил много такого, что согрело мне душу, и про то, что вы красивы и меньше всего думаете о своей красоте, и что ваши движения так естественны и грациозны, что напоминают резвящуюся лань, хоть вы сами того не подозреваете, и какие у вас верные и разумные взгляды, и какое доброе, великодушное сердце…
— Джаспер! — воскликнула Мэйбл, уступив наконец своему чувству, которое прорвалось с неодолимой силой, точно долго сдерживаемый речной поток, а упала в объятия молодого человека, плача, как ребенок и с беспомощностью ребенка. — Джаспер, Джаспер, почему вы это от меня таили?
Ответ Пресной Воды прозвучал невразумительно, как, впрочем, и весь их последующий бессвязный диалог. Но язык чувства нетруден для понимания. Час пролетел для влюбленных, как минута обычной жизни; и, когда Мэйбл, очнувшись, вспомнила о существовании остального мира, ее дядюшка в величайшем нетерпении мерил шагами палубу «Резвого», удивляясь, почему это Джаспер зевает, когда ветер такой благоприятный. Но первой мыслью Мэйбл был тот, кого сделанное ею открытие по части своих истинных чувств касалось самым непосредственным образом.
— О Джаспер, — воскликнула она голосом приговоренной к смерти, — а как же Следопыт?
Пресная Вода вздрогнул — не от малодушного страха, а от мучительного сознания, что он причинил другу непоправимое горе; в растерянности огляделся он по сторонам, не понимая, куда тот скрылся. Следопыт вовремя исчез, выказав чуткость и деликатность, которые сделали бы честь даже искушенному в учтивости придворному. Несколько минут влюбленные молча ждали его возвращения, не зная, что делать в столь трудных и необычных обстоятельствах. Наконец они увидели своего друга. Он возвращался медленно, с задумчивым и даже удрученным видом.
— Теперь я знаю, Джаспер, что ты разумел, говоря, что можно понимать друг друга без единого слова, — сказал Следопыт, остановившись перед поваленным деревом, на котором сидела юная пара. — Да, теперь я понимаю. И увлекательный же это, должно быть, разговор, когда ведешь его с такой девушкой, как Мэйбл Дунхем. Эх, дети, дети! Говорил я сержанту, что я ей не пара, — такой невежественный старый дикарь, как я, — так нет же, он этого и слышать не хотел.
Джаспер и Мэйбл сидели, как осужденные, словно наши прародители в «Потерянном раю» Мильтона [138] Мильтон (1608–1674) — знаменитый английский поэт, автор поэм на библейские темы — «Потерянный рай» и «Возвращенный рай».
, когда содеянный грех впервые свинцовой тяжестью лег им на душу. Никто из них не решался пошевелиться, а не то что заговорить, оба они в эту минуту готовы были отречься от обретенного счастья, только бы вернуть другу утраченный душевный покой. Джаспер был бледен как смерть, тогда как на щеках Мэйбл девичья скромность зажгла такой пожар, какого они не знали, даже когда она была жизнерадостна и беспечна. Счастье разделенной любви придало ее лицу какую-то особенную нежность и мягкость, и она была удивительно хороша. Следопыт уставился на нее с нескрываемым восхищением, а потом залился долгим ликующим смехом — так смеется наивный дикарь, выражая свой восторг. Но он сразу же осекся, вспомнив с болью, что эта прелестная юная девушка навсегда для него потеряна. По крайней мере, с минуту бедняга не мог прийти в себя. Наконец овладев собой, он сказал с достоинством и даже с какой-то торжественной важностью:
Читать дальше