Джеймс Шульц - Моя жизнь среди индейцев

Могу добавить, что старый джентльмен остался верен своему слову. Пока он был в состоянии путешествовать, он продолжал навещать в Монтане сына и жену. Когда он умер, то оказалось, что в завещании, составленном за несколько лет до того, как Ягода побывал у него, большая часть отцовского имущества отдавалась первому любимому сыну. Отец Ягоды был образованный человек и интересовался всем, что касалось Запада. Он поступил на службу в Американскую пушную компанию, когда она только организовалась, в 1822 или 1823 году, и стал одним из видных начальников фактории. В течение многих лет он вел дневник, куда вносил ежедневно события своей жизни, в том числе многие наблюдения над индейцами, которых встречал, записывал их обычаи и предания. Он подготовлял эти материалы к печати, но они сгорели при пожаре, уничтожившем его дом. Многие из нас сожалеют об этой потере.

Пора было нам, пожалуй, заняться еще чем-нибудь, кроме прогулок по форту. Однажды утром Ягода оседлал лошадь и поехал в лагерь на Марайас поговорить с вождями. Вернулся он дня через два, более чем довольный результами совещания, так как индейцы решили провести зиму на реке Марайас. Мы могли использовать торговый пункт, построенный два года тому назад. Там требовался кое-какой ремонт, но к середине сентября мы уже устроились на пункте с хорошим запасом товаров. Труднее всего при переезде было добиться, чтобы погонщики быков не напились пьяными. Из них Виски Лайонс был в этом смысле хуже всех встречавшихся мне погонщиков. Его никогда не оказывалось на месте, чтобы помочь при погрузке в фургоны, а когда мы были готовы тронуться, приходилось разыскивать его, привязывать под мышки на веревку и вымачивать в реке, пока не придет в себя. Еще один «капитан» Джордж, специалист по гулянке с песнями, обладал большим запасом занятных песенок, которые он распевал, когда напивался.

Я часто задумывался над тем, куда девались погонщики мулов старого времени, тратившие так легко и весело свои деньги при первом удобном случае. Я ни разу не слыхал об их смерти. Я ни разу не видал их после появления железных дорог и прекращения навигации в верховьях Миссури. Они просто исчезли.

Нам было почти нечего делать, пока не начнут поступать зимние первосортные шкуры бизонов. Пикуни ушли на реку Милк, за холмы Суитграсс-Хиллс, и собирались вернуться на зимовку, только когда их загонят холода. Отдельные индейцы все время приходили и уходили; кто приносил с собой шкуры бобров для обмена на порох, пули, табак и виски, а кто приходил, чтобы получить те же товары в кредит. Нам не хватало Гнедого Коня, отправившегося вниз по Миссури, куда-то ниже устья Джудит, чтобы устроить там лесопилку и торговать с гро-вантрами. С ним мы всегда хорошо проводили время. Когда в торговле бывал застой, Ягода чувствовал себя плохо, не в своей тарелке. Он был нервный, подвижный человек и не мог жить спокойно без дела. Мне случалось видеть, как он валил быка, чтобы подковать его, хотя подковывать этого быка не требовалось, или чинил старое колесо от фургона, которое никогда не понадобится. Но самым огромным из его развлечений было занятие медициной. Один в военный врач подарил ему большой ящик с хорошим набором медикаментов и инструментов; ящик вмещал десятки бутылей с лекарствами, отделения полные ножей, пил, зондов и разных других орудий пытки, перевязочный материал, пластыри, шины — обширный ассортимент предметов. Если кто из нас заболевал, мы по возможности скрывали от Ягоды свою болезнь, опасаясь, что он залечит нас до смерти.

Однажды наш друг Четыре Медведя, лагерный глашатай, человек, державшийся с большим достоинством, зашел к нам и пожаловался, что очень плохо себя чувствует. Ягода сразу заинтересовался им.

— Я думаю, — заявил он, поставив диагноз, — что здесь в ящике есть как раз нужное лекарство. Все будет в порядке после приема Зейдлицкого порошка. Конечно, это как раз то, что ему нужно. Я дам ему двойную дозу.

Он высыпал порошки из двух белых бумажек в стакан воды и заставил пациента проглотить ее. Тут он сообразил, что забыл всыпать порошки в зеленых бумажках.

— Ну, — сказал он, — еще не поздно поправить дело, — я растворю их тоже, в другом стакане воды. Думаю, они отлично смешаются у него в желудке.

Действительно. Четыре Медведя проглотил и эти порошки и мгновенно по лицу его разлилось выражение удивления и страха. Он начал задыхаться, согнулся пополам, схватился за живот, потом упал и стал кататься по полу; пенящаяся смесь била фонтаном из его рта и ноздрей, как вода из плафона сельтерской, когда нажмешь рычажок. К счастью, мучения его длились недолго. Как только глашатай оказался в состоянии подняться, он вскочил на ноги и помчался к долине в свою палатку. Мы не видели его затем больше месяца. После этого индейцы уже редко обращались к Ягоде за врачебной помощью. Если же они и обращались к нему, то требовали, чтобы он сам принял дозу прописанного лекарства, не соглашаясь притронуться к нему раньше; при этом они стояли кругом и следили, какое действие оно произведет, Если Ягода просто не мог придумать, чем бы заняться, то у меня дело обстояло иначе. Мне не хватало дня. Нэтаки и я ездили охотиться в речные долины на оленей или в прерию на антилоп. Бизоны, конечно, встречались повсюду, а ниже по реке в десяти-двенадцати милях от нашего торгового пункта водилось довольно много горных баранов. Beчера проходили так же интересно, как и дни. Что может быть приятнее, чем сидеть в обществе женщин перед грубо сложенным очагом, пламя и раскаленные угли которого освещают мрачные бревенчатые стены комнаты и так хорошо подходят к странным историям, рассказываемым индианками с такой верой и благоговением. Мои истертые старые записные книжки содержат очерки тех счастливых дней. Когда я просматриваю их, все прошлое встает снова передо мной так живо, как будто все это случилось вчера или на прошлой неделе. Вот, например, история, рассказанная однажды вечером Женщиной Кроу. История эта может быть заинтересует вас так же, как заинтересовала меня. Она назвала ее «Историей о трех ударах ножа».