Array Сборник: Морской почерк

Лицо Виктора Викторовича изменилось. Он в очередной раз достал носовой платок и, как мне показалось, в этот раз вытер не только нос, но и слезу умиления. А я продолжал:

– Как это у вас получается? Например, пишете об осенней тундре, кажется, о чем тут писать, как будто и сюжета-то особого нет, и героев явный дефицит, а вы находите какие-то особенно мягкие краски, и читается хорошо, словно даже воздух студёный проникает в лёгкие…

Мне, конечно, хотелось узнать побольше о литературной кухне.

– Виктор Викторович, а где вы находите сюжеты?

– Сюжеты летают вокруг нас в огромном количестве, надо только присмотреться. Вот видите, сюжет только что пролетел и вылетел в форточку.

– А как вы пишете, Виктор Викторович?

– Никаких планов я не составляю, никаких мостиков между кусками не делаю. Что мне видится лучше, то я и пишу, а потом просто соединяю эти куски.

У меня в портфеле томились бутылка водки и бутылка коньяку, а отдельно ещё арбуз и дыня. Мне очень хотелось поговорить с Конецким в неформальной обстановке, но строгий капитан Шкловский всячески пресекал мои попытки увести писателя к нам на пароход. Я не знал, с какого боку подступиться.

– Так зайдем на минутку ко мне? – еще раз предложил я в конце вечера. Конецкий оживился. Классик явно тянул канат в мою сторону. Может быть, ему хотелось поговорить о литературе с дилетантом, может быть, просто пообщаться с новыми людьми, может быть, выпить, а может быть, и всё вместе взятое, – так или иначе, он начал тяжёлое бомбардирование позиций Шкловского в пользу посещения нашего судна. Я робко заметил, что наш пароход стоит у причала на пути к стоянке рейдовых катеров, откуда они должны были отправляться на свою «Индигу», стоявшую на бриделе.

– Да ладно, давай зайдем, пусть ребятам запомнится, – говорил Шкловскому Конецкий.

– Нет, нет, хватит, завтра отход.

Народ начал расходиться, встреча закончилась, мы вышли из клуба. Несмотря на поздний час, – часы показывали десять часов вечера, – было абсолютно светло, как днём. Полярное лето. Мы шли с Виктором Викторовичем впереди, а Шкловский – чуть сзади, как ответственный конвоир. Когда мы подошли к нашему трапу, произошла некоторая заминка. Мы с Конецким повернули к трапу и хотели уже ступить на нижнюю площадку, но тут Шкловский крепко уцепился за рукав Виктора Викторовича. Балтийское пароходство знало, кому доверить судьбу великого мариниста.

И всё-таки кое-чего мы добились. Наша борьба не пропала даром.

– Ладно, – вздохнул Шкловский, – выпейте на скамеечке рейдовой стоянки, но понемногу.

Едва мы уселись на скамейке, между мной и капитаном вновь возникла непримиримая борьба. Я вытаскивал из портфеля бутылки, а Шкловский подхватывал их и ставил назад.

Конецкий захохотал.

– Ну что ты как плохая тёща, борешься всё не с тем, – сказал он капитану. – Не волнуйся, выпьем по стопочке-другой и разойдемся. Я прав? – Он посмотрел на меня.

«Нет!» – кричала вся моя поэтическая сущность, но я ответил скромным «да», в интонации которого можно было прочесть всё что угодно, только не согласие. Достал дыню, арбуз, виноград – что у меня было. Фрукты не смягчили душу Шкловского, а когда он выпил десять граммов коньяку из граненого стакана, то сморщился так, как будто пьёт в первый раз. Конецкий же сделал это с явным удовольствием. Что уж говорить обо мне. Я готов был сидеть с писателем всю ночь, разговаривать, слушать, восхищаться…

Не тут-то было. Едва причалил первый рейдовый катер, Шкловский как клещами вцепился Виктору Викторовичу в руку и утащил его на палубу. Мир сразу опустел, а мне ничего не оставалось, как только помахать им рукой на прощанье. Конецкий ответил мне грустной улыбкой, а Шкловский – зловещим взглядом.

Я взял портфель и поплелся на пароход. Было светло, но створные огни уже зажигали. Короткое лето подходило к концу. На причале ловили налимов мальчишки. С резкими звонами передвигались портовые краны. Все семь причалов Игарского морского порта были заняты судами. На всех шла погрузка. Горячая пора. Я поднялся по трапу. Ком застрял у меня в горле. Это была не обида – обижаться мне было не на что. Но что же это было? Я разделся, лёг в постель и только тут осознал, что меня расстроило.

Это было даже не расстройство, а страх – страх перед зарождающимся в моей душе поступком, по легкомыслию совершенно не соответствующим ни моей высокой должности старшего помощника капитана, ни звонкому, хотя и пустому, званию комсомольца. Я быстро встал с постели и оделся, но на этот раз уже надел не форму, а спортивный костюм, прихватил сумку и вышел на причал. В паре кабельтовых от берега светилась чистыми огнями старенькая «Индига», ничего ещё не подозревающая. Солнце едва зашло за горизонт дикого правого берега, обросшего чахлым низколесьем, – там, в десяти километрах от Игарки, были места, где не ступала ещё нога человека. Все это некстати пришло мне в голову, когда я быстрым ходом преодолевал семь морских причалов и заводь перед стоянкой рейдовых катеров. Ближайший по расписанию был ещё не скоро, так что я настроился на долгое ожидание. Вскоре, однако, подошла бригада грузчиков, и я напросился доехать с ними до «Индиги». Бригада направлялась на другой пароход, но специально для меня катер ткнулся в борт, и я легко взбежал по небольшому парадному трапу. Вахтенного матроса не было на месте. Старый пароход спал, только тихо журчала струя на выходе охлаждающей системы дизель-генератора да светились два иллюминатора на нижней палубе. Тут только я обратил внимание, что судно полностью загружено, палубный груз закреплён, и догадался, что они стоят в ожидании комиссии. Это открытие было не просто неожиданным, но ошеломляющим. Скорее всего, на судне уже провели досмотр силами экипажа. Я попал в ловушку. Я уже представил себе, как на борт приезжают таможня и пограничники, как они перекрывают все пути к отступлению, начинают досмотр и находят меня. Это означало конец карьере. Если же я встречу их у трапа, последствия будут почти те же самые. Кроме того, я подведу Шкловского, а с ним и вахтенного штурмана, и 1-го помощника, и старпома, их всех обязательно накажут. Мне уже было не до разговора с Конецким, все мои мысли обратились на то, как попасть на берег. В конце концов, не выдержав испытания страхом, я выпил стакан коньяка, спустился по трапу и, отбросив подальше сумку, прыгнул в холодную воду Енисея…