Джоан Друэтт - Остров затерянных душ

За ними последовали Джордж и Энри, и в конце концов все пятеро благополучно собрались на берегу.

«Что касается лодки, – сообщает Райналь, – то мы оставили ее там, где она была, надежно растянутую канатами».

Радуясь возможности укрыться от проливного дождя, они влезли в импровизированную палатку и, тщательно изучив содержимое бочек и мешков, которые с такими трудностями были переправлены Алику на берег, подсчитали наличные припасы.

Среди спасенного груза была бочка примерно с сотней фунтов твердых морских галет. Их как основной продукт питания в плаваниях обычно использовали из расчета полтора фунта в день на человека, так что при экономном расходовании этого хватило бы на целых три недели. В бочонке поменьше оказалось около пятидесяти фунтов муки. Также имелись два жестяных ящика, в одном из них было два фунта чаю, в другом – три фунта кофе. В намокшем пеньковом мешке оказалась дюжина фунтов сахару. Ко всему прочему в их распоряжении было несколько кусков соленого мяса, а также приправы, представленные горчицей и перцем. Шесть фунтов табака из принадлежащего Райналю с Масгрейвом ящика они тут же разделили между всеми.

Это был весь провиант, который им удалось спасти. На борту разбитой шхуны оставалось несколько мешков соли, предназначенной для засолки шкур, сундук Масгрейва с навигационными приборами, картами и сменной одеждой, ларец Райналя с ружьем и секстантом и еще, по словам Райналя, один ларь «с необходимой в хозяйстве утварью, как то тарелки, ножи, вилки».

Вместе со всем этим скарбом, надежно закрепленным на юте, где они пережидали ночь, остался большой железный котел, в котором мужчины планировали перетапливать сало тюленей, поскольку были совершенно уверены в том, что их добудут. Вдобавок к этому там еще была бочка с остатками картофеля и пара тыкв. Однако в тот момент все перечисленное было им недоступно.

Здесь, на берегу, в их распоряжении был только маленький железный чайник, но горячий чай в ту минуту оказался очень кстати. Впрочем, несмотря на то что пресной воды тут имелось в избытке, разжечь огонь у них возможности не было.

«Ни у кого из нас не оказалось ни огнива, ни трутницы, чтобы высечь искру», – засвидетельствовал Райналь.

Неожиданно повар Энри, шаривший по мокрым карманам, издал торжествующий возглас и вынул коробку деревянных спичек с большими головками, какие моряки используют для раскуривания своих трубок на ветру. Они, разумеется, были влажными, однако Джордж бегом отыскал горсть сухого хвороста, и все пятеро сгрудились в тесный кружок, затаив дыхание, пока Энри осторожно скреб головкой спички о терку.

Но вместо того чтобы с шипением ожить огоньком, спичка обсыпалась. Три следующие постигла та же участь, и, совершенно удрученные, они отстранились, решая, не обождать ли до тех пор, пока спички просохнут. Потом Энри попробовал зажечь пятую – и она занялась. Щепку за щепкой они благоговейно скармливали костру, и в конце концов костер разгорелся.

«Ах, как забились наши сердца!» – восклицает Райналь.

Вскипятив чайник, через пятнадцать минут они с наслаждением завтракали горячим чаем и жесткими галетами. Еда пробудила в них новые силы.

«Наша трапеза окончилась, и мои товарищи отправились каждый в своем направлении на поиски пещеры или грота, куда мы смогли бы перенести наши съестные припасы и где сами укрылись бы от дурной погоды», – пишет Райналь.

Но сначала они набрали запас относительно сухих дров, сложив их рядом с французом.

«Не будучи годным ни на что другое по состоянию здоровья, – иронично отмечает он, – я, по крайней мере, мог занять себя в их отсутствие поддержанием костра».

При всей важности этого ответственного поручения ему все же было очень тяжело оставаться одному, имея сравнительно мало работы, пока остальные продирались сквозь заросли кустарника на неисследованной земле. Когда утихли голоса людей, их заместили другие звуки: шипение и удары волн, крики неугомонных птиц, дробь дождевых капель, шелест и треск веток, раскачивающихся на ветру, но за всем этим притаилась гнетущая тишина – потустороннее напоминание о полной оторванности от остального мира, жуткой и непредсказуемой.

Без ободряющих звуков, издаваемых другими людьми, осознание того, что от ближайших обитаемых мест его отделяет целых двести восемьдесят пять миль, производило на Райналя тягостное впечатление, и он, что для него было совершенно нетипично, впал в безысходное отчаяние.