Диана Хант - Крылатая парусами

– Смотри, гадина, – раздалось сверху. – Хорошо смотри, никого не пропустили?

И следом заржали, загоготали.

Сначала Киаран не поняла толком, чего от неё хотят.

Ну, столбы вдоль дороги с табличками, ну, написано на каждой « семя изменника ». Понять бы ещё, что это значит. А потом пригляделась, сощурившись, больно уж солнце глаза слепило, к странной форме столбов. Поверх каждой таблички находилось по круглому предмету, с которого на землю капало. Размером с кочан капуты или, скажем, с мяч для детских игр.

А когда поняла, что то не мячи вовсе, и уж точно не капуста, а головы братьев… всех, вообще всех… вместо того, чтобы заорать не своим голосом застыла, как в забытьё впала.

Только тихо-тихо проговаривала вслух каждое имя, словно самой интересно было – узнает или нет?..

Абель… Ивис… Блэй… Джордж… Тиан… Гектор… Лео… Трал… Бруно… Брендон… Хавьер… Кирилл… Вилфорд… Гленн… Пьер… Густав… Алекс… Джон…

А потом имена закончились, потому как на последнем столбе голова отца покачивалась, от ветра. И имя лорда Бэхингема Киаран произнести отчего-то не смогла.

Дальше смутно помнилось.

Допрашивали, били. Заставляли вслед за отцом-изменником в измене покаяться.

Как-то постепенно выяснилось, что из тех битых осколков, которых край к краю сложить пытаешься, что, оказывается, как будто от болезни отец помер, правда, успел покаяться, сознаться, что в заговоре против молодого короля участвовал. Судили уже посмертно. Присудили понятно что: земли герцогства Бэхингем, вместе с кораблями, постройками и всем имуществом изъять в пользу казны. Кто бы сомневался.

Но Киаран решила сдохнуть, а в измене не сознаваться. Пусть они об её спину все кнуты измочалят, не дождутся её признания.

Что-то внутри неё умерло, исчезло безвозвратно. Точнее, если в таком ключе сопоставлять – что-то, несмотря ни на что, до сих пор оставалось живым. Билось, захлёбываясь от ярости и ненависти, скалилось, рвало душу изнутри и потому расстаться с телом ей не давало.

Боли не было. Только снаружи. Но разве это боль? Если во всю глотку орать, прям изо всех сил, то и вовсе об этой боли забыть можно… Главная боль, та, что изнутри рвёт. Там сильно болело, особенно, когда вспоминала, что изверги и Джереми не пощадили, месячного младенца…

Жутко было по королевскому тракту ехать и на головы братьев смотреть. Вот только с каждым произнесённым именем жуть эта отчего-то не прибавлялась, а наоборот, уменьшалась чудным образом, к отцу её и вовсе не осталось.

Но зияющую пустоту эту, что жуть после себя оставила, затопила бурлящая, жгучая, неистовая ненависть! Такая ледяная, что обжигала изнутри. Ни сдохнуть, ни признаться в измене не давала!

Пусть язык рвут, как грозились, пусть пальцев лишают, не признается она!

Не признается.

Якорь в их поганые глотки, да мачту в зад, а не признание леди Бэхингем!

Боль в суставах как-то сама-собой закончилась и Киаран подумала уже было, что должно быть, дошла до своего предела. Сильнее болеть не может, вот оно и не чувствуется.

А потом поняла – другое.

Оба истязателя принялись вдруг кланяться до земли, загомонили, залебезили, и боком, боком, из-под обзора Киаран попятились.

Вместо них новый появился.

Ухмыляющийся, мерзкий, в короне.

Королевская Бухта, чуть меньше месяца назад

– Ну и запах, – поморщился бывший принц. – И отец хотел, чтобы я это на трон возле себя посадил.

Киаран промолчала. Тут вообще-то и до неё не розами пахло.

С интересом и брезгливостью её разглядывая, король приблизился.

Важный, оплывший, с гладким двойным подбородком и печатью всех возможных пороков на лице.

Протянул руку к щеке и Киаран отпрянула. Ещё подивилась, откуда силы взялись, ведь только что буквально еле-еле понимала, где она и кто. А ещё подумалось – хорошо бы всё же сдохнуть. Вот прямо сейчас. Не дать ему до себя дотронуться.

И тут же внутри как пружина разжалась. Во всех местах сразу заболело. Словно сигнал: только попробуй сдохнуть, только попробуй! Пока за отца, братьев и герцогство не отомстишь и не думай даже!

Даже сама поморщилась. Так некстати провидение вмешалось.

А потом поняла: никакое это не провидение было. Просто его величество щёку трогать передумали, за разбитую губу взялся, вниз потянул. Вот боль во всём теле и откликнулась.

Что-что, а своё дело палачи знали. Чем-то таким раны посыпали, что те не затягивались, и это ещё б полбеды. Но стоило в одном месте заболеть, как сразу во всех местах откликалось.