Иван Соколов-Микитов - Пути кораблей

Я долго лавирую среди льдов, потом, обогнув гору, пристаю к берегу.

Под ногами хрустит щебень. Нога проваливается в мягкий мох.

Шум потока, бегущего с ледника, порывами доносится до моего слуха. Воздух чист, как ключевая вода. Проворные люрики проносятся над моей головой.

Долго взбираюсь на вершину скалы. все шире и шире открывается горизонт. Под ногами камень, мох, желтые и лиловые лежащие на земле цветы.

Одолев последнюю часть пути, ступаю на широкое каменное плато, покрытое черным, как уголь, лишайником. Похоже, что здесь некогда было пожарище, пылал великий костер. Лишайники хрустят под ногами.

Я подхожу к краю обрыва — внизу бухта, лед, хлопьями падают птицы. Широкое открывается море, и маленьким, как шелуха ореха, кажется внизу окруженный льдами наш корабль…

Лицо Арктики

Трудно, быть может, невозможно писать о замечательных красотах Арктики стилем ее первых исследователей, когда еще ни один человек не оставлял следов на чистой белизне вечных снегов. В самых тех местах, где первые полярные путешественники, положась на судьбу, пробирались вслепую, с непостижимым упорством преодолевая непроходимый путь, свободно плавают теперь корабли и в уютной столовой после прогулки мы обогреваемся чаем и рюмочкой коньяку…

Через три дня «Малыгин» вышел из бухты.

Туман виднелся над каналом. Узенькой полоской солнце освещало берег. Темная масса Рубини была в густой тени.

Буднично начинался день. Собаки, свернувшись серыми и желтыми калачиками, лежали на штабелях ящиков и досок. На крыльцо вышел человек в нижней рубашке, потянулся. «Малыгин» дал первый отходной.

Последним приехал прощаться доктор. Широколицый, заросший русой бородой, сидя на корме шлюпки, громко трещавшей подвесным мотором, он долго держался под бортом, поднимая кверху улыбавшееся широкое лицо:

— До свиданья! До свиданья!

— Счастливо оставаться!

— Смотрите — морж!

Между берегом и кораблем ныряло большое животное. Оно встало над водой, показав круглую голову. Как два серебряных уса, висели длинные клыки. Морж полюбовался на шумевших людей и скрылся бесследно.

Извлекая водоросли, похожие на широкие листья рододендрона, выходил со дна якорный канат. В последний раз помахал рукой с отставшей шлюпки наш провожатый.

Да, лицо Арктики переменчиво. Мы опять шли в обход острова Кельтии. Там, где в прошлом году любовались мы сказочной красотой ледяного фантастического города, теперь по широкому простору свободного ото льдов канала катились высокие волны. Блестели резко очерченные берега.

На мысе Флоры я был в прошлом году. Так же, как в прошлом году, мы поднялись на берег по черным, обточенным волнами камням, между которыми звучно билась набегавшая зыбь. Вершина населенной птичьим базаром отвесной скалы была прикрыта туманом. Из тумана слышался шум птичьих крыльев и голосов.

У берега на груде камней лежали сохранившиеся нарты. Какому полярному путешественнику принадлежали эти выбеленные солнцем, обмытые дождями, видавшие виды нарты?

Новички то и дело наклонялись над покрытой мохом землей. Мы, не останавливаясь, повернули направо. Под ногами зыбилась насыщенная ледниковой водой земля. Ярко зеленел мох.

Я шел за спутником, легко скакавшим с камня на камень.

Много лет назад мой спутник и друг художник Н.В. Пинегин — участник экспедиции Седова к полюсу — был здесь дважды: весной — на собаках, в сопровождении матроса Инютина, и осенью — на «Мученике Фоке», возвращавшемся после бедственной зимовки в бухте Тихой.

— Смотри, — сказал Н.В. Пинегин, останавливаясь подле лежавшей на берегу опрокинутой шлюпки. — Двадцать лет назад эта самая шлюпка лежала точно в таком же положении. Разница в том, что на ней не было трещин и краска не шелушилась…

Два поморника с плачем вились над опрокинутой шлюпкой, стараясь отвести нас от схоронившихся в камнях птенцов. Кто научил их хитрить с человеком? Они подсаживались близко и, притворившись больными, беспомощно бились о землю крыльями, точно приглашая: «Я не могу, не могу летать — тебе ничего не стоит подойти и взять меня голой рукой…»

Это было похоже на игру в «горячо и холодно». Чем ближе подходили мы к затаившимся птенцам — настойчивее и смелее делались летавшие над нами птицы.

Несмотря на все старания, нам не удалось разыскать маленьких птенцов, чутко слушавших предостерегающие голоса родителей, кричавших им на языке птиц: «Прячьтесь, прячьтесь, прячьтесь, не показывайтесь, здесь ходит враг!..»