Анри де Монфрейд: Человек, который вышел из моря

Ломбарди усвоил какой-то пошлый тон, когда начинал излагать демократические взгляды, которым был обязан своим доходным местечком. Он провозглашал республиканские принципы равенства, проявляя фамильярное отношение к тем, кого считал простонародьем, и воображал, что льстит этим людям, щеголяя неистребимой вульгарностью, принимавшей характер иронического презрения ко всему, что отличает образованного человека от грубого невежды.

Таким вот образом простодушный народ заставляют забыть о возмутительных привилегиях, которые обеспечивают положение паразита, безнаказанно эксплуатирующего его труд и наживающегося на его нищете.

Левая рука Ломбарди, всегда почему-то скрывавшаяся под перчаткой, казалась неподвижной, и эта особенность делала его облик еще более зловещим. Вспоминались герои полицейского романа, которые обрели популярность, благодаря Морису Леблану.

Каждый вечер он собирал у себя дома несколько страстных любителей картежной игры, и они играли до самого рассвета, делая крупные ставки.

Репичи был там своим человеком и проигрывал, как говорили, большие суммы. Ломбарди оказывал ему знаки особого расположения, но исподволь, прикидываясь бескорыстным другом, дающим благоразумные советы, способствовал его разорению. Он страстно мечтал прибрать к рукам электростанцию, чтобы пристроить туда своего сына, двадцатишестилетнего бездельника, временно получившего стараниями отца должность в местной администрации.

Но Репичи, наделенный тонким чутьем, разгадал намерения престарелого корсиканца, когда тот предложил ему себя в качестве кредитора, посоветовав отказаться от услуг заимодавцев.

Конечно, они его обирали, но, будучи неспособными взять предприятие полностью на свой счет и опасаясь потерять возможность столь выгодно помещать капитал, они проявляли уступчивость и соглашались с отсрочками платежей. Кредиторы были заинтересованы в том, чтобы «топить» Репичи.

Самым крупным среди них был негус Тафари (будущий Хайле Селассье), которому Репичи задолжал триста тысяч франков; эта сумма была им получена для создания новых предприятий в Дыре-Дауа: цилиндрической мельницы и еще одной электростанции. Августейший кредитор также с вожделением поглядывал на электростанцию в Джибути, но не торопил события, а ждал своего часа, когда можно будет поставить должника на грань краха, неожиданно потребовав возмещения долга.

Угрожавшая ему опасность заставила Репичи искать другого ростовщика, чтобы избавиться от дамоклова меча. Тогда-то Ломбарди любезно предложил ему свои услуги, но подозрительный итальянец, почуяв недоброе, решил обратиться ко мне.

Он запросил у меня пятьсот тысяч франков с залоговой гарантией на завод в Джибути. Функции посредника исполнял Мэрилл; он испытывал большую гордость от того, что может всем показать, что его «друг Монфрейд», к которому до сих пор все относились как к полунищему искателю приключений, вдруг оказался могущественным капиталистом.

Поскольку мой образ жизни нисколько не изменился с тех времен, когда я торговал ружьями на аравийском побережье, жители Джибути недоумевали: как мог этот человек, который путешествовал в третьем классе, жил в Обоке почти как туземец, этот чудак, отправлявшийся неизвестно куда на своем паруснике, одолжить Репичи пятьсот тысяч франков? Это наводило на мысль о состоянии гораздо более внушительном, и вскоре возникла легенда о сокровищах Монте-Кристо. Простодушные люди, естественно, строили самые фантастические догадки о происхождении богатств, словно я был для них воплощением Арсена Люпена.

Как-то на молу меня повстречал Ломбарди (как он сказал, случайно), когда я только что приплыл из Обока. Он осыпал меня комплиментами и стал настойчиво приглашать к себе. При этом он говорил так таинственно, что, заинтригованный, я, невзирая на инстинктивную неприязнь, отправился к нему.

Как только мы остались одни, Ломбарди взял в разговоре со мной покровительственный тон: по его словам, он хочет открыть мне глаза на Репичи, человека опасного в силу своего коварства и двоедушия. Обладая богатым опытом работы в сфере финансов (ведь как-никак он казначей), Ломбарди разгадал его подлые интриги и понял, что мне не по плечу вступать в схватку с этим хитроумным калабрийцем. Предоставление ему пятисот тысяч франков, заявил он, лишь начало, первый зубчик в системе шестеренок, жертвой которой я скоро стану. Потом мне придется одолжить еще одну сумму, чтобы спасти свой кредит, и это будет продолжаться и дальше, вплоть до полного истощения моих средств. Что касается залоговой гарантии, то она не более чем фикция, поскольку правительство обладает преимущественным правом на получение концессии обратно в том случае, если концессионер не выполняет подрядных условий. И Ломбарди подытожил: