Петр Северов - Командоры в пути

Капитан-командор Витус Беринг умирал, зарытый по плечи в землю.

Только два или три часа назад русобородый русский матрос исполнил последнюю волю капитана. Собрав все свои силы, шатаясь и падая, едва поднимая лопату, он засыпал Беринга землёй. Это была трудная работа. Лопата поминутно выпадала из рук моряка, ноги его подгибались, тяжёлые капли пота катились по бледному сосредоточенному лицу. Минутами Берингу казалось, что это знакомое лицо уже лишилось признаков жизни, что лишь последним усилием воли, стремясь облегчить страдания своего командира, матрос отгоняет, отбрасывает смерть…

Тронутый этой заботой, Беринг сказал:

— Спасибо, друг… Теперь мне будет спокойнее и теплее…

Моряк не расслышал этой благодарности командира. Уронив лопату, он отполз в угол землянки и лёг там, бессильно раскинув руки. Беринг долго всматривался сквозь полумрак в бледное, словно светившееся лицо матроса, пока не понял, что тот уже мёртв.

Это был третий человек из команды пакетбота «Св. Пётр», умерший в течение дня. Из оставшихся в живых только трое могли кое-как ходить. От них зависела судьба всех остальных…

Молча слушая заунывный свист ветра, капитан-командор долго думал горькую, мучительную думу.

Ещё недавно эти люди смеялись, и радость светилась в их глазах. Холмы и скалы, что обозначились на горизонте, они приняли за берег Камчатки. Многие уже называли знакомые сопки, заливы, бухты. А Беринг знал, что они ошиблись, что впереди — неизвестная земля. Но он никому не сказал об этом ни слова…

Потом на ближайший холм поднялся разведчик. Он увидел вокруг малого острова свинцовую океанскую даль…

Тогда кто-то из моряков спросил у капитана:

— Это… значит?..

Беринг пожал плечами и отвернулся:

— Да, это — конец…

Его удивило спокойствие, с каким моряки выслушали суровое признание. В какой уже раз с восхищением подумал он о железной выдержке этих простых русских людей, поистине не ведавших ни отчаяния, ни страха. Матрос, ходивший в разведку, сказал:

— На острове, сколько я ни вглядывался, нет даже малого деревца. Высокая трава растёт в межгорьях, да только из травы не построить нам корабля…

Красноярский казак Савва Стародубцев, человек, не ведавший ни уныния, ни печали, оборвал разведчика насмешкой.

— Это как же понимать-то тебя, любезный? Может, и посылали мы тебя с расчётом, чтобы ты заупокойную принёс? Не палуба все же, — земля у нас под ногами. И на ней есть травы, — вот уже лекарство от цинги. И снег имеется, — вот уже и вода, по какой в океане мы истомились. А может и рыба у берега найдется, — должна найтись! Я видел, тут вот прямо под скалой морской бобёр играет, — это и мясо, и мех, и жир. Не про погибель нам думать надобно, моряки. Умереть — дело не хитрое, это всегда успеется. А выстоять, выжить на этих каменьях у самой пучины да на яростном ветру, — тут и смекалка, и силёнка, и железо в характере необходимы…

Железо в характере необходимо! Эти слова простого русского моряка не выходили из головы капитана. Сколько помнил себя Витус Беринг, ему именно того «железа» и не хватало.

Долгими бессонными ночами, когда леденящий северный ветёр прогонял тяжёлое забытьё, умирающий командор вспоминал год за годом всю трудную, скитальческую свою жизнь, — и тихий отцовский домик в приморском датском городе, и пристань, где он впервые увидел морские корабли, и то, как испытывал он зависть к беспечным и весёлым морякам, уходившим в далекие южные страны.

Беринг с детства увлекался морем.

Капитан-голландец принял его в матросы. Ощупал мускулы, крепко встряхнул за плечо и, отвернувшись, процедил сквозь зубы:

— На палубу… Марш…

Возвратясь из Ост-Индии в Амстердам, Беринг, уже опытный матрос, узнал, что из Петербурга прибыл важный сановник вербовать моряков в российский флот. Он обещал заманчиво высокое жалованье, повышения в чинах, и Беринг, не колеблясь, согласился служить в России. В 1705 году он уже был капитаном грузовой шхуны в Петербурге, через год получил чин лейтенанта, а ещё через четыре года — чин капитана-поручика. Русские флотские офицеры дали ему новое имя и отчество — Иван Иванович. Приятелям он говорил, что теперь уже окончательно стал русским. О возвращении в Данию Беринг и не думал. Во время войны со Швецией он сражался под знаменами России, на кораблях и в Петербурге у него было много друзей, великая северная столица стала ему более близкой и родной, чем маленький датский Хорсенсе.