Константин Бадигин: Секрет государственной важности

— Газеты пишут, — сказал моряк, — о каком-то земском соборе, чтобы выбрать нового правителя. Кому и зачем нужна эта канитель?

— Генерал Дитерихс слишком монархичен, пожалуй, больше, чем был сам царь. Он хочет служить молебен по всем правилам.

Черный с золотым ободком телефон опять слабо заверещал, будто через силу.

— Хорошо… Вы настоящий Шерлок Холмс, Соломаха. — На этот раз Курасов был более разговорчив. — Продолжайте поиски, возьмите еще людей. Гм… Подтверждаются наши предположения? Вы так думаете?

Полковник дал отбой, расправил закрутившийся шелковый шнур. Заметив любопытный взгляд моряка, он сказал:

— Час назад на рельсах найден изуродованный труп. Врачи говорят, что смерть наступила раньше, чем колеса разорвали тело… Обнаружены три пулевые раны, одна — в сердце. Стреляли из нагана, почти в упор. В кармане пиджака этого человека нашли пропуск аянского коменданта на имя Ивана Белова. — Курасов положил сигару. — Вот так, дорогой барон, теперь я утверждаю, что Иван Белов состоял в партизанской шайке, укравшей соболиные меха.

— Но кто же его бросил под поезд? — вырвалось у Моргенштерна.

Полковник развел руками.

— Сожалею, но мне пока неизвестно. Надеюсь, что именно вам удастся разъяснить многие подробности. Кстати, как команда на «Сибиряке» — там нет каких-нибудь розовых?

— Таких нет. Половина команды черноморцы. Пришли со мной на «Франце Фердинанде», люди абсолютно надежные. Но остальные… — барон скорчил гримасу, — гм… распустились. Есть подозрения, но пока ухватиться не за что. На флоте, господин полковник, мы поддерживаем добрые старые порядки. В вашем вкусе, — добавил он, усмехнувшись. — На вечерней перекличке команда поет «Боже, царя храни». Ну, и священники оставлены на всех кораблях.

— Я рекомендую твердой рукой очистить сторожевик. — Лицо полковника снова стало строгим, глаза злыми. — Если у подозрений недостает фактов, направляйте таких людей с пакетом на мое имя. Факты найдутся. Однако, барон, — полковник посмотрел на часы, — в четыре у меня деловое свидание. Не смею вас больше задерживать.

Офицеры раскланялись.

Проводив старшего лейтенанта, Курасов захлопнул кабинет на замок и переоделся. На улицу он вышел в превосходном сером штатском костюме и шляпе, с плащом на руке.

Утро было хорошее. Вдали, в голубоватой дымке, виднелся покрытый лесом разлапистый Русский остров, закрывающий от моря бухту Золотой Рог. В небе плыли легкие облака. В бухте почти безветренно. Изредка на лазоревой поверхности сверкал пенистый барашек… В пролив Босфор медленно вползал зелено-белый пароход с длинной, как макаронина, трубой; над ней поднимался черный дым; он догонял жемчужные облака и лениво уплывал вместе с ними куда-то в сторону моря.

От острова шла шампунька. Она медленно приближалась. Китаец-лодочник, стоя на корме, без устали поворачивал весло то вправо, то влево. Он мурлыкал себе под нос что-то очень протяжное, монотонное. Весло однообразно поскрипывало в уключине. Под плоским носом журчала вода. Парус на бамбуковой мачте слегка шевелился от чуть заметного дыхания ветерка.

Шампунька проскользнула возле огромного серого корпуса японского крейсера с золоченой хризантемой на форштевне и направилась к Эгершельду. Теперь стал виден и пассажир в синей робе и серой кепке, полулежавший в лодке. Он задумался и не замечал резких вскрикиваний чаек, кидавшихся на остатки пищи, выброшенные с борта крейсера. Пассажир Василий Петрович Руденко был плотный человек средних лет и среднего роста. Правая его бровь была приподнята и рассечена шрамом. От безделья мысли в голове Руденко густо наползали одна на другую. Он вспомнил свою нелегкую жизнь.

«Скоро пять лет, как отгремела Октябрьская революция. По всей России рабочий и крестьянин крепко взяли власть в свои руки, а наша доля — по-прежнему хоронись в лесах и сопках. В Приморье полно белогвардейцев: и оружием грозят, и кусают больно. Генералов — пруд пруди… Русский народ державу свою строит, а у нас правители, будь им неладно, торгуют народом. А что сделаешь? Сила солому ломит. Народу-то в Приморье не густо, в газетах писали — полмиллиона едва наберется. А Москва далеко.

Интервенты… В России их и след простыл, а у нас до сих пор японцы на шее сидят, да и другие норовят, что плохо лежит, ухватить».

Василий Петрович поднял глаза на иностранные суда, дымившие на рейде. «Ишь ты, откуда только не набежали! — думал он со злобой. — Все за русским добром… А может быть, мне только чудится?» — подшутил он сам над собой.