Владимир Успенский - Тревожная вахта

— Ты романтик, Ганс, — сказал он. — По твоему лицу я вижу, о чём ты сейчас думаешь. Но жизнь — это проза. Иди в столовую, там ждёт тебя коньяк и сытный обед.

— Потом, — отмахнулся лейтенант.

— Нет, Ганс. Командир группы приказал всем водителям лечь спать не позже чем через два часа. Он сам проверит.

— Значит, завтра выход, — обрадовался Мерц. — Наконец-то! Я доволен.

— Вижу, — усмехнулся Штумме. — Отправляйся в столовую. Там, кстати, сидит твой приятель капитан Циммерман. Он ведь тоже романтик, только практичней тебя. Он не спеша пьет коньяк. Ему некуда торопиться. Он будет на том свете в положенный ему срок.

— Ты о чём это?

— Да так. Помню, у нас в порту был один грузчик. Он никогда не стоял под стрелой крана. Он говорил: лучше тысячу раз посторониться, чем один раз умереть.

— Но при чём тут Циммерман?

— Ладно, лейтенант. Ты хороший парень, но зеленый ещё. Мы ведь пойдем в тот проклятый залив вместе, и я присмотрю за тобой.

— Вместе, Зигфрид, как всегда.

— Это хорошо. Думаю, что твоей маме не придется всё-таки носить траур по своему единственному ребенку…

— Надо думать об операции, а не о смерти, — наставительно и с укором сказал Мерц.

— Верно, лейтенант, — засмеялся Штумме. — Ты прав. Думать о смерти нам ещё рано.

Получив разрешение адмирала, я тотчас перебрался на тральщик. Майор Астахов тоже. Он обосновал это таким образом: «Юридически мы с вами одно лицо, выполняем совместно одно и то же задание. Значит, разрешение, данное вам, автоматически распространяется и на меня».

Строго говоря, майор должен был остаться на берегу. Но ему, как и мне, надоело ожидание. Хотелось быть в том месте, где должны развернуться главные события. Собираясь на тральщик, Астахов проинструктировал своего помощника, приказал ему поддерживать с нами радиосвязь.

Не скрою, в глубине души я был доволен, что майор вышел в море вместе со мной. Хоть и недолго были мы с ним знакомы, но успели сдружиться. Особенно после новогодней ночи. Я уже привык делиться с ним своими мыслями и сомнениями. И странное дело, Астахов не казался мне больше непривлекательным. Я как-то не замечал теперь ни его чрезмерной полноты, ни багровых щек, ни мешковатой одежды. Рассудительность, неторопливость майора успокаивающе действовали на меня. Думалось так: если в сложной обстановке один я не смогу быстро принять решение, то вместе с Астаховым мы сделаем это наверняка и безошибочно.

На карте цепочка кораблей дозора выглядела внушительно. Создавалось впечатление, что все подходы к заливу плотно перекрыты. Но это только на карте. А в море каждому дозорному судну приходилось контролировать довольно большой участок. Прибавьте ещё темноту, туман, снежные заряды. Всё это — союзники диверсантов и наши враги. Нет, мы не могли гарантировать, что немцы не проникнут через линию дозора. И кто знает, может быть, они скрытно, за снеговой завесой, пробираются уже к заливу? Эта мысль не покидала меня.

Мы с Астаховым стояли на мостике тральщика, когда сигнальщик вдруг крикнул громко:

— Правый борт тридцать пять! Плавающий предмет!

Нервы мои были настолько напряжены, что я вздрогнул и зачем-то схватился за кобуру пистолета. Потом я не мог без стыда вспоминать об этом.

Тральщик резко свернул в сторону. Вытянулись вперед тонкие стволы пушек и пулеметов.

— Плавающее бревно! — доложил сигнальщик.

Напряжение, охватившее меня, сразу прошло. Но я, наверное, был очень бледен: командир тральщика с удивлением смотрел на меня.

— Пойдемте выпьем горячего чайку, — предложил Астахов, взяв за локоть. И уже на трапе добавил тихо: — Надо поблагодарить сигнальщика.

— За что?

— Он хорошо наблюдает. Не его вина, что это только бревно.

— Да, — согласился я и крикнул: — Командир, объявите краснофлотцу благодарность от моего имени. Предупредите всех наблюдателей: смотреть внимательно!

— Есть! — ответил командир.

Мы с майором спустились вниз, в теплую, ярко освещенную каюту. Астахов потушил верхнюю лампу, оставил только настольную. Сказал строго:

— Ложитесь, Осип Осипович. Вы не спали почти сутки, а впереди ночь без отдыха.

Я послушался. В самом деле, отдохнуть было просто необходимо. Но сон не приходил. Я лежал, закрыв глаза, и лишь изредка поглядывал на майора. Он сидел возле стола слишком высокого для него. У себя в кабинете Астахов подкладывал на стул подушку, а тут ему нечего было подложить. Он водил по карте пальцем и шевелил при этом губами, будто разговаривал сам с собой.