Тор Хейердал - Путешествие на Кон-Тики

Это была жизнь Южного моря, какой ее знали в старые дни. Звезды мерцали, и пальмы покачивались. Ночь была теплая и длинная, наполненная запахом цветов и пением цикад. Тупухое широко улыбнулся и хлопнул меня по плечу.

— Маитаи? — спросил он.

— Да, маитаи, — ответил я.

— Маитаи? — спросил он всех остальных.

— Маитаи, — с энтузиазмом ответили все, и это было действительно так.

— Маитаи, — произнес Тупухое, кивая головой и указывая на себя; он также был очень доволен.

Даже Тека считал, что праздник вышел очень удачный; в первый раз, сказал он, белые люди присутствуют на их танцах на Рароиа. Быстрее и быстрее, быстрее и быстрее становилась дробь барабана, хлопанье в ладоши, пение и танцы. Но вот одна из танцевавших девушек перестала двигаться по кругу и, стоя на месте, начала вся извиваться в бешеном темпе, вытянув руки в сторону Германа. Герман посмеивался в бороду; он не знал, как ему следует к этому отнестись.

— Поддержите нашу марку, — шепнул я ему, — вы ведь хороший танцор.

И, к бесконечному восхищению толпы, Герман вскочил в круг и, согнувшись чуть не пополам, принялся добросовестно выделывать, извиваясь всем телом, сложные па полинезийского танца. Ликование стало всеобщим. Вскоре Бенгт и Торстейн пустились в пляс; пот струился по их лицам, когда они трудились изо всех сил, стараясь не отставать от аккомпанемента, ритм которого все ускорялся и ускорялся, темп стал таким бешеным, что теперь слышны были только звуки барабана, слившиеся в одно протяжное гудение, а три настоящие полинезийские танцовщицы в такт музыке дрожали как осиновые листья; наконец девушки опустились на землю и бой барабана резко оборвался.

Теперь героями вечера были мы. Энтузиазм зрителей не имел предела.

Следующим номером программы являлся танец птиц, представлявший собой одну из древнейших церемоний на Рароиа. Мужчины и женщины двумя рядами прыгали в ритмичном танце, изображая под руководством главного танцора стаи птиц. Главный танцор носил титул вождя птиц и делал забавные телодвижения, но в общем танце участия не принимал. Когда танец птиц окончился, Тупухое объяснил, что он был исполнен в честь нашего плота и что теперь его следует повторить, но главного танцора должен сменить я. Так как мне казалось, что основная задача главного танцора состояла в том, чтобы испускать дикие вопли и кружиться, виляя задом и размахивая руками над головой, я надвинул поглубже на голову свой венок, и вышел на сцену. Извиваясь в танце, я видел, как хохотал старый Тупухое, чуть не падая с табуретки; музыка стала ослабевать, так как певцы и музыканты последовали примеру Тупухое.

Теперь танцевать хотели все, старые и молодые, и вскоре барабанщик и музыканты, бившие руками по земле, снова оказались на своих местах и заиграли вступление к огненной полинезийской пляске. Сначала в круг вскочили девушки и принялись плясать, все ускоряя и ускоряя ритм; они приглашали всех нас по очереди принять участие в танце, к которому постепенно присоединялось все больше и больше мужчин и женщин, топавших ногами и извивавшихся все быстрей и быстрей.

Но Эрика никак не удавалось расшевелить. От ветра и сырости на плоту у него был рецидив прострела, и он сидел, как старый шкипер, бородатый и неподвижный, попыхивая трубкой. Его не могли сдвинуть с места девушки-танцовщицы, пытавшиеся заманить гостя в крут. На нем были широкие штаны из овчины, которые он надевал по ночам в самое холодное время, когда мы плыли в течении Гумбольдта; сидя под пальмами, обнаженный по пояс, с большой бородой, в овчинных штанах, он в точности походил на Робинзона Крузо. Одна хорошенькая девушка за другой старались снискать его расположение, но тщетно. Он продолжал сидеть с венком на лохматой голове, важно попыхивая трубкой.

Но вот зрелая матрона с могучими мышцами вступила в круг, проделала несколько более или менее грациозных па, а затем решительно двинулась к Эрику. Он с беспокойством смотрел на нее, но амазонка, обворожительно улыбаясь, решительно схватила его за руку и стащила с табуретки. Комические штаны Эрика были сшиты мехом внутрь, и сзади они немного распоролись, так что торчал белый клок шерсти, напоминавший кроличий хвост. Эрик шел за своей дамой очень неохотно и, прихрамывая, вступил в круг; в одной руке он держал трубку, а другую прижимал к тому месту, где у него болело от прострела. Когда он попытался сделать несколько прыжков, ему пришлось отпустить штаны, чтобы поправить угрожавший падением венок, а затем, с покосившимся на сторону венком, он должен был снова ухватиться за свои штаны, которые под собственной тяжестью стали соскальзывать с него. У его полной дамы, топтавшейся в танце перед ним, был не менее забавный вид, и мы смеялись так, что слезы стекали с наших бород. Вскоре все остальные танцоры остановились, и взрывы хохота разносились по пальмовой роще, а танцор Эрик и женщина-тяжеловес продолжали грациозно кружиться. Наконец и им пришлось остановиться, так как и певцы и музыканты не в силах были продолжать и держались за бока от смеха.