Станислав Гагарин: По дуге большого круга

Танки были уже полны водой, только Коля, на беду свою и нашу общую, пожадничал. Да и какой механик откажется от лишних тонн отличной пресной воды, которую дали тебе в открытом море и к тому же совсем бесплатно.

Он и за борт полез, чтоб потянуть, поелику возможно, время, удержать еще немного шланги на льду.

А я перешел на другое крыло и любовался морем. Оно было кирпичного цвета.

Тогда и припомнилась мне история с «мариной» Клода Моне из серии «Море перед закатом», пейзаж, который в каталоге выставки импрессионистов 1874 года значился под названием «Impression» — «Впечатление». Публика обругала художников этим словом, а спустя годы правда искусства принесла под этим же титулом славу…

«Чудаки-люди, — подумал я. — Странные слепцы! Втемяшили им, что море синего цвета или там голубое, и не могут они поверить собственным глазам своим… Собрать бы этих парижан и особенно критиков от искусства да бросить их в Атлантику на БМРТ, заставить шкерить рыбу по двенадцать часов в сутки… Тут им бы и небо показалось с овчинку, и море б позеленело».

Потом мне пришло в голову, что я несправедлив к современникам импрессионистов. Ведь человек весь соткан из противоречий и очень уж не разумен и инертен в восприятии нового по части искусства. Да только ли искусства?

И еще я подумал, что только в праздности, пожалуй, можно любоваться «кирпичным» морем и плести-расплетать аналогии и параллели. Наших рыбообработчиков наверняка после вахты, скорее, «колышет» койка в каюте, нежели запоздалое сожаление о несправедливом отношении к импрессионистам. Чтобы сопереживать искусству, необходимо свободное время, а вот его-то на промысле никогда не хватает…

По-моему, мысль эту я до конца недодумал. Оглушительный грохот, будто залп батареи под ухом, ошеломил меня. Через мгновение неведомая сила швырнула меня на высокий планширь правого крыла мостика, я сильно ударился, но был в сознании и успел удивиться той живости, с которой палуба вдруг выскользнула из-под моих ног.

…Мы вышли на отличные показания, когда стармех Иван Иконьев появился на мостике и доложил Рябову, что кончается пресная вода. Опреснитель не работал у нас уже с неделю, с того самого времени, когда мы в поисках неизвестных еще промысловых квадратов забрались в эти широты.

Рябов ничего старшему механику не ответил, и на мостике воцарилась напряженная тишина. Воды действительно нам не хватило, мы слишком далеко ушли от флотилии, да тут еще авария с опреснителем. Надо было возвращаться, и я понимал, как не хотелось делать этого капитану, ведь еще немного — и мы б могли радировать об открытии нового района добычи. А тут изволь бросать все на полдороге… А пока бегаем за водой, кто-нибудь подскочит по нашим следам и проведет контрольные траления, оконтурит рыбку… А рыбка есть, нутром чуем: есть! Только и ловцов сейчас в Атлантике развелось — не приведи Господи.

Вот так, наверно, рассуждал Рябов, да и я бы думал подобно. Только выход у меня не маячил, а Рябов его нашел. Правда, решение его несколько смущало и деда, и меня. Стармех Иконьев, конечно, смолчал, не его это прерогатива, но я предупредил Рябова о том, что подходить к этим «милым крошкам» довольно опасно, лучше держаться от них подальше.

— Волков бояться — в лес не ходить, — ответил мне капитан. — Безопаснее всего вообще не появляться на белый свет. Вот тут стопроцентная гарантия избежать неприятностей. Когда я гонял сейнера Севморпутем, мы только так и снабжались пресной водой. Брали ее из озер на паковом льду. Впрочем, может быть, это вовсе не тот случай и воды никакой на айсберге нету.

Но вода, к нашей беде, оказалась… А придумал капитан вот что.

Вокруг «Лебедя» было достаточно айсбергов. Рябов и заприметил один из них. От ледяной горы отступало широкое ровное поле. Капитан предложил подойти к нему и поискать на поверхности пресную воду. И если она окажется там, спустить шланги и качать воду в танки. Дешево, как говорится, и сердито…

На плоской поверхности айсберга было несколько солидных углублений с пресной водой, ее хватило бы на всю нашу флотилию. Мы принялись закачивать танки, и все бы обошлось, не пожадничай Коля Агапов.

И тогда произошло это… Айсберги — коварные созданья. Недаром они стали символом скрытности, потаенных возможностей. Вот эти «возможности» и обернулись против нас… Рыбаки Северной Атлантики никогда не подходят к ледяным горам. Их даже метит ледовый патруль на расстоянии из особой пушки. Раза два мне довелось увидеть, как с грохотом переворачивались эти громадины, и я живо представил, что сталось бы с моим судном, окажись оно рядом.