Константин Бадигин - Покорители студеных морей. Ключи от заколдованного замка

Толпа расступилась, пропуская знать к вечевой башне. Взойдя по ступенькам на помост, посадник махнул рукой — и колокол стих. Утихла понемногу толпа. Посадник поклонился в пояс и звучным, громким голосом произнес полагающееся по старинному обычаю приветствие вечу. Поклонился и тысяцкий, поклонилась господа. Народ ждал настоящего слова.

Наступила гнетущая тишина. Было слышно, как на крыше соседнего дома ласково ворковали голуби.

— Без нашего ведома собрано вече, — начал посадник, с беспокойством косясь на застывшую толпу. — Пусть говорит тот, у кого есть дело… Я спрашиваю, кто созвал вече?

— Не бывать ряды с Ганзою! — пронзил тишину чей–то резкий голос. — Ганзейские купцы не токмо в своих городах — на русской земле наших людей губят.

Сборище вдруг сразу стало шумным.

— Убивцы, душегубцы!.. — кричали в толпе. — Привести ганзейских гусей на вече!

— Не дадим закрыть морскую дорогу! На своих кораблях повезем товары в заморье! — раздалось с другого конца. — Доколь убытки терпеть?

Посадник понял, откуда дует ветер. Он мигнул глазом дьяку, стоявшему поодаль. Тот быстро скрылся, нырнув в толпу. Старые посадники и тысяцкие, перешептываясь, с беспокойством оглядывались по сторонам.

— На расправу ганзейских купцов!

— Громить их поганые дворы!..

Вдруг толпа стихла и, словно разрезанная ножом, расступилась, освобождая проход еще кому–то.

Показалось шествие: четверо горожан–ремесленников несли своего товарища. Подходя к вечевой башне, они опустили тело.

Круглолицый парень с короткой шеей, повернувшись к толпе, снял шапку. Шелест пронесся над вечем, тысячи людей обнажили голову. Сняли шапки побледневшие правители.

— Братцы, измываются еретики–немцы над Великим Новгородом — душу христианскую зазря загубили! Изрубили всего и места живого не оставили.

— У–у!.. У–у!.. А–а!.. — заревела толпа.

В общем гаме сначала ничего нельзя было понять.

— На расправу немцев!

— Жги дворы!..

Возбужденная зачинщиками, толпа зашевелилась, кинулась в сторону, готовая броситься к гостиным дворам.

— Стойте! — крикнул посадник. — Слушайте мое слово!

В городе голод, умирают наши дети и жены. Ганзейские купцы сулят вскоре засыпать хлебом Новгород…

— Долой посадника, он продался Ганзе! — взревел вдруг детина с короткой шеей.

— Долой! Долой!.. — завопили в толпе.

— Наши купцы русского хлеба привезут!..

— Амосов старший хлебом посулился!..

— Почто от народа скрываетесь, тайно дела решаете?..

Голоса становились все настойчивее и громче. Толпа угрожающе напирала на вечевую башню, подбираясь к ступеням.

Улучив удобный момент, парень с короткой шеей прыгнул к помосту вечевой башни и схватил за одежду растерявшегося посадника. Несколько человек бросились его защищать; другие с криком поспешили на помощь парню, и началась свалка.

На помост взбирается мореход Труфан Амосов. Толпа понемногу успокаивается.

— Слушайте люди новгородские! — раздается спокойный голос морехода. Он кланяется на все стороны.

— Пусть говорит, слушаем!

— Слушаем!

— Говори, Амосов!

— Задумал я на своих кораблях хлеб привезти, а с ганзейцами ряды не чинить. Купцы югорские, иванские в согласии… Прошу слова новгородского. Как скажете, братья?

— Не чинить ряды с Ганзою!

— Сидели голодом, потерпим еще!

— Согласны с Амосовым!

— Согласны, согласны!.. — завопила в один голос толпа. Амосов поднял руку — опять стало тихо.

— Дружина нужна из людей лучших, непугливых. Тяжел и опасен будет наш путь.

— Кого хочешь бери!

— Все согласны!

— За Новгород Великий и головы сложим!

— Эй, мореходы, выходи к Амосову!..

Вече закончилось временной победой купечества: простой народ поддержал его. Посадник был выбран новый, а о договоре с Ганзой господе сейчас нельзя было и думать.

Прозвучал удар в било, что означало конец торговли. Купцы–ганзейцы заторопились, выпроваживая задержавшихся новгородцев. Слуги уносили многочисленные образцы товаров, выставленные на день в лавках и амбарах.

Появилась ночная стража из купеческих слуг и учеников, вооруженная мечами и копьями. Загремели засовы на дубовых воротах, окованных толстым полосовым железом.

Как всегда, ровно в шесть часов вечера старшина двора, ольдерман Юлиус Мец, появился в дверях своего дома.

— Какие будут приказания, господин старшина? — обратился к нему один из стражников.