Эрнст Сетон-Томпсон - Моя Жизнь

Они срубили небольшое деревцо. Вдруг Вилли сказал:

- Посмотри, вон там олень.

И в самом деле, совсем недалеко стоял олень, насторожив уши, он сосредоточенно смотрел на братьев.

Джо сказал:

- Я сбегаю за ружьем.

- Да ведь оленя не будет здесь через минуту! - прошептал Вилли.

- Я все-таки побегу, - настаивал Джо, - а ты последи за ним.

Когда Джо вернулся с ружьем, олень все еще стоял на месте и пристально смотрел на братьев.

Джо выстрелил и уложил зверя на месте - пуля попала в сердце.

Не прошло и получаса, как сбежались со всех концов люди и поздравляли брата с удачной охотой. Но потом вдруг в толпе пронесся шепот смущения - оказалось, что это был не олень, а беременная лань.

Я подошел к ней близко и обнял ее пушистую шею. До сих пор помню, какая она была нежная и мягкая. Глаза все еще казались осмысленными и живыми, хотя лань была уже неподвижна, как камень.

Бревенчатое здание школы находилось на расстоянии мили от нашего дома. Несмотря на то, что мне было всего лишь шесть лет, меня посылали в школу каждое утро вместе с восьмилетним братом. Там я проводил шесть часов.

В этой маленькой школе была только одна печка, и сами ученики рубили дрова для нее и поддерживали огонь.

Как- то раз учительница сказала мне:

- Эрнест, положи вон тот сучок в печку.

Это было целое событие в моей жизни.

Я гордо прошел через весь класс, открыл дверцу печки и сунул сучок.

- Нет, - сказала учительница, - ты неправильно сделал. Джонни Блекуэл, покажи, как надо подкладывать дрова.

С надменностью, которая объяснялась превосходством лет и опыта - Джонни было уже шесть с половиной лет, - мальчик вынул мой сучок из печки, выдвинул кочергой горячие угли на решетку и осторожно сунул сучок. Потом он закрыл дверцу, открыл поддувало и, окинув меня презрительным взглядом, отправился на свое место. Этой обиды я долго не мог забыть.

В хорошую погоду мне было нетрудно дойти до школы, а потом пройти обратный путь домой. Но вот наступили холода, вода в канавах подернулась льдом, и скоро пошел снег. Сначала нам было очень весело бродить по свежему снегу. Потом погода становилась все холоднее и холоднее. Однажды, в конце ноября по дороге домой я так озяб, что был не в силах двигаться дальше. Я лег на снег.

У меня осталось об этом смутное воспоминание. Помню только, что сначала мне было очень холодно, а потом очень захотелось спать. Брат Артур понял, что жизнь моя в опасности. Он стал кричать на меня, грозил мне, всеми силами стараясь заставить меня дойти до дома.

В эту зиму меня больше не посылали в школу.

Мать привыкла, что дом у нее - полная чаша, и обычно держала нескольких опытных помощниц. Теперь же все хозяйство она вела вдвоем с нашей кузиной Мери и даже сама доила коров.

Все наше многочисленное семейство ютилось в одной большой комнате бревенчатой хижины. За перегородкой в одном конце помещались мать с отцом, в другом - двоюродная сестра. Мы же, мальчики, размещались в гамаках или же уходили спать на чердак, где ветер гулял, как в поле, и снег засыпал наши постели.

В конце концов на остатки своего капитала отец стал строить большой дом. «Он должен быть просторным - ведь здесь мы проживем всю нашу жизнь», - все время повторял он.

В январе 1867 года дом был закончен, и мы переселились туда.

Я помню каждый его кирпич, каждую планку и до сих пор помню запах известки и свежего дерева в сырых, холодных комнатах.

Пришла зима с сильными морозами, снег с каждым днем становился все глубже. Отец со старшими братьями отправлялся каждый день в лес рубить дрова. Мы же, младшие ребята, вчетвером оставались дома и играли в мастерской. Это была большая комната в северо-восточной части дома; она была предназначена главным образом для столярных работ, но здесь же мы научились, как обращаться с кожей, стеклом и металлом. Это была наша школа ручного труда. Мы всегда сами мастерили все, что нам было нужно для наших игр и занятий.

И как бы я хотел сейчас иметь некоторые из этих вещей, сделанных детскими руками, и особенно мою резьбу по дереву с изображением птиц и зверей!

В первое же лето на ферме я научился читать. Хорошо помню, с каким восторгом я прочел первую строчку в газете и с какой гордостью сказал своему сопернику Джо Блекуэлу, что я часто читаю газету. Но Джонни совсем не удивился, а только с пренебрежением сказал:

- Ну тебя, это неправда!

После этого мы с ним так сильно подрались, что нас пришлось разнимать.