Джон Ле Карре - Команда Смайли

– Антон что, умер? – тотчас спросила она, и Смайли заметил, что мысль, родившая эти слова, никак не отражается на ее лице.

– Нет, у Антона сильный грипп, – ответил он.

– Антон говорит, что он мой дядя, но он мне вовсе не дядя, – пояснила она. Она хорошо говорила по-немецки, и Смайли подумал, что, вопреки россказням Карлы Григорьеву, она, возможно, унаследовала и это от матери, а возможно, от способного к языкам отца или от того и другого. – Он также делает вид, будто у него нет машины. – Как в свое время ее отец, она вот так же бесстрастно, ничем не выдавая себя, смотрела на Смайли. – Где ваш список вопросов? – поинтересовалась она. – Антон всегда приносит с собой список.

– О, мои вопросы у меня в голове.

– А задавать вопросы без списка запрещено. Мой отец запретил спрашивать из головы.

– А кто твой отец? – тут же подхватил Смайли.

Он снова видел только ее глаза, которые смотрели на него из своего заточения. Александра взяла кольцо клейкой ленты со стола матушки Милосердной и легонько провела по блестящей поверхности пальцем.

– Я видела вашу машину, – доложила она. – «КБ» значит Берн.

– Да, правильно, – сказал Смайли.

– А какая машина у Антона?

– «Мерседес». Черная. Очень шикарная.

– Сколько же он за нее заплатил?

– Он купил ее из вторых рук. И думаю, заплатил около пяти тысяч франков.

– Тогда почему же он ко мне приезжает на велосипеде?

– Возможно, потому, что ему нужны физические упражнения.

– Нет, – возразила она. – У него какая-то тайна.

– А у тебя есть тайна, Александра? – поднял глаза Смайли.

До ее сознания дошел его вопрос, она улыбнулась и дважды кивнула, точно собеседник находился очень далеко от нее.

– Мою тайну зовут Татьяна.

– Хорошее имя, – кивнул Смайли. – Татьяна. Как ты об этом узнала?

Она подняла голову и улыбнулась иконам на стене.

– Об этом нельзя говорить, – выпалила она. – Если станешь говорить, никто тебе не поверит и тебя засадят в клинику.

– Но ты ведь уже в клинике, – заметил Смайли.

Она не повысила голоса, только заговорила быстрее. И сидела застыв, так что казалось, будто даже не делает вдоха между словами. Ясность ее мысли и любезность выражений поражали. Она благодарит его за доброту, сказала она, но она знает, что он очень опасный человек, куда опаснее учителей или полицейских. Доктор Рюди придумал такие понятия, как собственность и тюрьмы, и много других разных умных вещей, которые позволяют миру жить во лжи, добавила она. А матушка Милосердная слишком близка к Богу, она не понимает, что Бога следует оседлать и погонять как лошадь, пока он не понесет тебя в нужном направлении.

– А вы, герр Лахманн, являетесь властью всепрощающей. Да, боюсь, это так.

Она вздохнула и улыбнулась ему усталой снисходительной улыбкой, а когда он опустил взгляд на стол, то увидел, что она ухватила свой большой палец и крутит его, так что кажется, сейчас сломает.

– Может, вы и есть мой отец, герр Лахманн, – с улыбкой предположила она.

– Увы, нет, у меня нет детей, – ответил Смайли.

– Значит, вы Господь Бог?

– Нет, я просто обычный человек.

– А матушка Милосердная говорит, что в каждом обычном человеке есть частица Господа.

Теперь уже Смайли откликнулся не сразу. Он открыл было рот и, поколебавшись – что было для него совсем нехарактерно, – снова закрыл его.

– Я тоже такое слышал. – Он на секунду отвел от нее взгляд.

– Вы должны бы спрашивать меня, чувствую ли я себя лучше.

– Вы чувствуете себя лучше, Александра?

– Меня зовут Татьяна, – возразила она.

– В таком случае как чувствует себя Татьяна?

Она рассмеялась. Глаза у нее стали яркие-яркие.

– Татьяна – дочь человека настолько важного, что такие просто не существуют, – пояснила она. – Он держит под контролем всю Россию, хоть и не существует. Если Татьяну арестовывают, отец освобождает ее. Он не существует, но все его боятся. Татьяна тоже не существует, – добавила она. – Существует только Александра.

– А мать Татьяны существует?

– Она была наказана, – спокойно произнесла Александра, поверяя это скорее иконам, чем Смайли. – Она не подчинилась историческому развитию. То есть она считала, что история пошла по неправильному пути. Она ошибалась. Люди не должны пытаться изменить ход истории. Это история должна менять людей. Я бы очень хотела, чтобы вы взяли меня с собой, пожалуйста. Я хочу уйти из этой клиники.

Руки ее отчаянно сражались друг с другом, а она продолжала улыбаться иконам.