Дмитрий Винтер - Опричнина. От Ивана Грозного до Путина

Независимость экономическая и судебная порождала и независимость идеологическую. А.Л Янов упоминает про идеологический плюрализм, выразившийся в церковных и связанных с ними политических дискуссиях, при Иване III [66]. Так, к 1490-м гг. Церковь стала крупным землевладельцем, ростовщиком и т. д., но перестала быть пастырем народным [67]. Против этого протестовали русские «православные протестанты», сторонники «дешевой Церкви» – «нестяжатели» [68]. Они (во главе с преподобным Нилом Сорским) требовали освободить Церковь от «любостяжания» для исполнения функции духовного водителя нации. Но ведь требования Церкви, свободной от мирских забот, – основные, которые выдвигали и западноевропейские сторонники Реформации. И именно секуляризация церковно-монастырских земель положила начало буржуазному развитию стран Северной Европы. А вот католическая Церковь капитализм долго не принимала – до XIX, отчасти и до XX в. [69]Но если подставить вместо «католичества» «официальное православие», а вместо «протестантизма» – «нестяжательство», то мы увидим очень похожую картину и в Московии периода 1462–1560 гг.

Официально-православных оппонентов «нестяжателей» называли «иосифлянами» (по имени их лидера преподобного Иосифа Волоцкого). Так вот, Церковь не останавливалась перед борьбой против государства, против великокняжеской власти [70]. По некоторым данным, доходило до того, что митрополит в знак протеста против действий Ивана III покинул престол, оставил храмы без освящения и призвал государя «бить челом в покаянии» (скорее всего, фигурально, о буквальном аналоге «паломничества в Каноссу» сведений нет, а такое не могло остаться незамеченным. – Д. В .) [71].

Так что церковный противовес государству действительно не всегда был «благодетельным», но как бы то ни было, о «византийской церкви, подчиненной самодержцу», в период «европейского столетия России» (равно как и когда-либо раньше) нет и речи. Здесь явно европейская борьба правителя и Церкви, как уже несколько веков было в Западной Европе между императором и папой (а в локальном масштабе – между практически всеми королями и Церковью), а поколением позже в несколько иной форме будет иметь место в странах, ставших на путь протестантизма. Р. Пайпс видит «неевропейскость» России, помимо всего прочего, еще и в том, что различные «группы интересов» боролись друг с другом, но не с государством (он доказывает это на примере России XVI–XIX вв. на нескольких десятках страниц) [72]. Но вот наглядный пример обратного – Церковь борется против государства.

Согласно представлениям поклонников теории «полезности для России деспотизма», при таком «либерализме» (здесь и далее это слово берется в кавычки, так как о настоящем либерализме в XV–XVI вв. и речи быть не может – ни в нашей стране, ни в какой-либо еще), как при Иване III, в России сразу должны начаться «релаксация» и отставание от остального мира – до очередного Ивана Грозного, когда деспотическими мерами будет вызван к жизни новый «рывок». О чем-то подобном писал еще в XIX в. К. Д. Кавелин: «вся русская история есть по преимуществу история государственная… государственный элемент представляет покуда единственную живую сторону нашей истории», а отнять у России Ивана Грозного и Петра – и она веками будет стоять на одной точке [73]. В наше время в столь же «предельной», по сути дела откровенно русофобской, форме эту идею озвучили С. Валянский и Д. Калюжный [74]. Посмотрим, что же характерно для России 1462–1560 гг. – «релаксация» или какие-то другие экономические тенденции?

Так вот, буквально все авторы отмечают небывалое развитие экономики России в период от Ивана III до 1550-х гг. Например, Р. Ченслер сообщает, что «вся территория между Ярославлем и Москвой изобилует маленькими деревушками, которые так полны народа, что удивительно смотреть на них. Земля вся хорошо засеяна хлебом, который жители везут в Москву в громадном количестве» [75]. В. Кирхнер добавляет, что «после завоевания Нарвы в 1558 г. (в начале Ливонской войны. – Д. В .) Россия стала практически главным центром балтийской торговли и одним из центров торговли мировой. Корабли из Любека, игнорируя Ригу и Ревель, направляются в Нарвский порт. Несколько сот судов грузятся там ежегодно – из Гамбурга, Антверпена, Лондона, Стокгольма, Копенгагена, даже из Франции». Отмечается и быстрый рост городов в России. Еще ранее, в 1520-х гг., жители Нарвы пишут в Ревель: «Вскоре в России никто больше не возьмется за соху: все бегут в город и делаются… пребогатыми купцами и ворочают тысячами» [76].