Юрий Бацуев - Оттепель 60-х

В задумчивости он прошёл в Ленкомнату. Здесь в окружении солдат увлечённо «сражались» двое старослужащих в настольный теннис. Очевидно, Гольдберг, не успев сориентироваться, помешал одному из игравших.

– Ну-ка, ты, салага, не путайся под ногами – проваливай отсюда! – резко сказал тот.

– Чего стоишь, осовел что ли? – возмутился другой. – Не понял, что мешаешь играть?

И прежде чем Гольдберг успел выйти из задумчивости, к нему подскочил играющий поджарый солдат второго года службы:

– Ну, чего уставился, салажка, получить, что ли захотел?

– Ты что, с ума сошёл?.. – растерянно пробормотал Гольдберг. Договорить ему не удалось. Поджарый солдат со словами « Так ты действительно хочешь?» ударил ногой в грудь. Гольдберг пошатнулся и сел на стулья. Удар был слабый, но совершенно неожиданный. Гольдберг вскочил и, подбежав к столу, вдруг оторопел, так как поджарый уже прыгал с ракеткой, отбивая шарик, словно ничего не произошло. Гольдберг смутился, не решаясь что-либо предпринять. Солдаты насторожились в ожидании инцидента, но тут же успокоились. Момент был упущен. Послышался возмущённый голос болельщика: « Он и в самом деле болван. Слушай, ты, проваливай отсюда, потом будете разбираться». И тут зашёл офицер – Гольдберг понял, что момент точно упущен. А на душе было скверно, очень гадко…

Весь этот день Гольдберг ходил убитый, он всё думал, что же делать? Встретиться с «поджарым» где-нибудь в туалете, стукнуть при всех или… сообщить начальству? А ведь «поджарый» сказал: « Теперь ясно – по комсомольской линии пойдёт». Но Гольдберг был в сущности не плохим парнем и сознавал, как всё это произошло глупо. К начальству он, естественно, не пойдёт, но делать всё равно что-то надо, причём сегодня же, завтра будет поздно.

День прошёл в душевных терзаниях. Ночью Гольдберг вновь почувствовал себя жалким одиноким человеком, заброшенным судьбой к грубым жестоким людям. « Но ведь они как-то живут и общаются между собой, – рассуждал он. Просто они меня приняли за какого-то хлюпика, а я, к сожалению, не знаю ключа к ним. Так что же делать?»

Спать почти не пришлось. Вспомнилась любимая девушка, которая, как и любая женщина, видела в своём возлюбленном нечто единственное и неповторимое. И Гольдберг ещё раз произнёс: « Надо что-то делать. Как бы посмотрела на всё это моя милая Светлана? Сейчас я просто не имею права говорить ей «милая». Я трус, трус. Неужели это правда?! Чёрт побери, я трус». От этого слова его бросило в дрожь: «Почему я так расслаблен? Ведь у меня уже нет желания ни избивать «поджарого», ни даже оскорблять… Может, тот сам поймёт, что не прав?..»

К утру Гольдберг всё-таки заснул, а утром вновь: «Что делать?..» И опять неуверенность в себе, опять тоскливый робкий взгляд одинокого человека, заброшенного судьбой к грубым, жестоким людям. « Да будет ли конец этому неотомщённому страданию?» – содрогнулся Гольдберг. А внутренний голос уже успокаивал его: « Глупо всё это. Время дуэлей прошло. А он поймёт… поймёт, конечно, что был не прав. А ты забудь и успокойся».

…Через два месяца Гольдберга забрали в штаб. А ещё через месяц он, вконец освоившись с новым назначением, в просторном кабинете командира полка разложил топографическую карту по номенклатурным листам и, целиком включившись в дело, с помощью кисти и клея заготавливал планшеты для штабных учений.

Через два часа из штаба дивизии должны доставить секретный пакет, в котором будет сообщена военная обстановка неприятельских войск. Сведения о расположении войск необходимо будет в виде синих и чёрных ромбиков, условно обозначающих танки, и дугообразных зубчатых линий – предполагаемых окопов и заградительных валов, нанести на карты, которые Гольдберг сейчас клеил. Одна карта размером три с половиной метра в длину и два в ширину уже была готова. Вторая находилась в стадии завершения. Верхний край её лежал на столе, а нижний, свисая, занимал часть пола. Гольдберг очень нервничал. Ему надо было подготовить пять экземпляров таких карт. А после получения пакета ещё нанести тушью свою и вражескую обстановку на эти карты. Короче, предстояла большая работа. Весь штаб был в напряжении. Офицеры и дежурный по штабу, выполняя поручения и приказы, то и дело проносились мимо Гольдберга и его карт. Увлечённый делом, он совсем не заметил, как оттолкнул одного из солдат, который, оступившись, невольно сдвинул карту. Гольдберг, не сдержавшись, даже зарычал на того. Солдат посмотрел на него тяжело и многозначительно.